Юрьева Анжела Юрьевна,

преподаватель истории и обществознания

МБОУ «ГИМНАЗИЯ № 1»

г. Норильска

ФИЛОСОФИЯ СТРАХА

Норильск

2016г.

1

Содержание

Введение................................................................................................................... 3

Глава 1 Страх как переживание..............................................................................4

§ 1. Постижение страха...........................................................................................4

§ 2. Экзистенциализм о страхе............................................................................... 7

§ 3. Феномен страха в русской философии.........................................................11

Глава 2 Страх как душевное явление...................................................................14

§ 1. Феноменология страха...................................................................................14

§ 2. Глубинное влечение....................................................................................... 16

Глава 3 Беспричинный и «безосновный» страх................................................... 21

§ 1. Страх и трепет................................................................................................ 21

§ 2. Психоанализ о страхе.....................................................................................24

§ 3. Феномен тревожности....................................................................................26

§ 4. Корни тревоги................................................................................................. 30

Глава 4 Мужество быть.........................................................................................33

§ 1. Воплощенные узоры страха.......................................................................... 33

§ 3. Жало страха — тревога..................................................................................38

§ 4. Страх как страсть............................................................................................40

Заключение.............................................................................................................42

Литература..............................................................................................................43

2

Введение

Человек подвержен множеству эмоций, чувств, но самым интересным,

существенным из всех них является страх. Страх - часть жизни любого

индивида и без него наше существование осталось бы опустошенным. Страх

может погубить, может спасти, его природа сродни теории хаоса, неизвестно,

когда он может возникнуть, а когда пройти. Можно научиться подавлять его в

себе, но искоренить - невозможно. Страх испытывает каждый человек вне

зависимости от возраста, ему подвержен любой, кто родился на планете Земля.

Страх-это эмоция, вызванная угрозой, сопровождающаяся состоянием

неопределенности. Именно такое определение дают многие философы,

психологи, ученые, но наиболее полную его сущность нельзя уместить в одно

предложение.

Чувство страха невозможно сравнить с чем-нибудь по остроте ощущений.

Страх может обратить человека в бегство, а может ввести в ступор, может за-

ставить сделать то, что при обычных условиях никогда не сделаешь, а может

существенно притупить возможности.

Природа страха так одновременно сложна и до абсурда проста, что его

изучение очень увлекательно. Поэтому я обратилась именно к этой теме, чтобы

знать и применять на практике полученные знания, нести информацию в массы.

Чтобы точно определить, что же такое страх, нужно рассмотреть его не только с

философской точки зрения, но и обратиться к психологии и физиологии, т.к эти

науки открывают все новые и новые грани этого особенного чувства: СТРАХ.

3

Глава 1 Страх как переживание

§ 1. Постижение страха

Современная психология обнаруживает обостренный интерес к проблеме эмо

ций. Эмоции присущи и животным и людям. Они являются неотторжимой состав-

ной частью психики. К природным эмоциям относятся такие, как радость, возбу-

ждение, любопытство, ожидание, надежда, интерес, удивление, горе, страдание,

депрессия, гнев, агрессия. Они являются врожденными. Высшие эмоции человека

формируются в ходе воспитания. Эмоции выполняют роль регуляторов общения и

деятельности. Они выражаются жестами, мимикой, позами, интонациям и други-

ми средствами.

Многие мудрецы, от античного философа Демокрита до современного мысли

теля Ж.-П. Сартра, пытались проникнуть в природу страха. Художественная ли-

тература коснулась различных граней этого феномена человеческой природы. Упо-

минание о страхе можно встретить в работах мыслителей Древнего мира, антично-

сти, Нового времени и современности. Многие из них исследовали природу

человека в целом (Аристотель «О душе», Р. Декарт «Страсти души», Б. Спиноза «Эти-

ка», Д. Юм «Трактат о человеческой природе» и др.). Теории, которые были созда-

ны в рамках философии до возникновения психологии как науки (конец XIX в.),

можно отнести к классическим теориям эмоций: Платон, Аристотель, Эпикур, Т.

Гоббс, Р. Декарт, Б. Паскаль, Б. Спиноза, Д. Юм, К. Гельвеции, П. Гольбах, И.

Кант.

Страх при этом рассматривался в рамках конкретных концептуальных си-

стем. Но наиболее важными и интересными можно назвать, пожалуй,

холистические (т. е. пронизанные идеей целостности) устремления

Аристотеля, взгляды Р. Декарта (страх — это крайняя степень трусости, изумле-

ния и боязни), учение Б. Спинозы о происхождении и природе аффектов, его си-

стемный подход к пониманию страха. Д. Юм диалектически соединил поверх-

ностные (ситуационные) и базисные (индивидуальные) причины страха. Описа-

ние сущности страха и роли, которую он играет в человеческой жизни на духов-

4

ном уровне можно встретить в художественной литературе и в работах эк-

зистенциалистов.

Согласно Платону, в идеальном государстве страх распространен неравно-

мерно: философам-правителям чужд страх, т. к. они не имеют корысти; воины не

должны испытывать страх, т. к. стремятся к славе; а третье сословие не может не

стремиться к наживе и корысти, и потому оно должно жить в страхе. Именно обла-

дание собственностью, по Платону, порождает страх. По Аристотелю, страх —

это один из аффектов (страстей души), который имеет две крайности (порока):

трусость и безудержную отвагу. Добродетель же здесь определяется средней ме-

рой страсти, которая достигается посредством разумной части души и называется

мужеством.

Эпикур считал, что для достижения высшего блага (счастья) необходимо из

бегать страха посредством разума. Страх у Эпикура дифференцируется: страх

перед богами, страх перед необходимостью, страх перед смертью. Страх перед

богами порожден ложным мнением, что боги вмешиваются в человеческую

жизнь. Страх перед судьбой может быть уничтожен признанием наличия ниш сво-

боды в результате самопроизвольного отклонения атомов от прямой линии. Аб-

сурдность страха смерти доказывается тем, что в смерти отсутствует ощущение, а

все хорошее и плохое — в ощущениях. В стоицизме страх рассматривается к каче-

стве «родовой» страсти. Стоическая апатия в качестве идеала также предполагает

борьбу со страхом, наряду с другими «родовыми» страстями: скорбью, наслаждени-

ем и желанием. Борьба со страхом предполагает преодоление его составляющих:

ужаса, робости, испуга, потрясения, мучения.

Согласно христианской трактовке, выделяются три вида страха: Божий (кото-

рый признается добродетельным), боязнь, ложный страх (которые признаются

порочными). По Библии, страх появляется как следствие грехопадения Адама и

Евы. В Ветхом завете прослеживаются два аспекта страха: с одной стороны,

страх есть следствие нарушения божественной заповеди, недолжного отношения

человека к Богу, он порождает чувство вины и возвращает верующего под сень За-

5

кона; с другой стороны, страх Божий является основополагающей характеристи-

кой должного отношения к Творцу и выражается в трепетном благоговении

перед тайнами божественного бытия.

В эпоху Возрождения с изменением взгляда на человека страх Божий пере-

стает восприниматься как добродетель (Д. Пико делла Мирандола). Р. Декарт

противопоставляет страх надежде, понимая его как склонность души, направ-

ленную на убеждение о несбыточности желаемого. Т. Гоббс считал страх атрибутом

естественного состояния человека. Страх преодолевается лишь в обществе, осно-

ванном на договоре, хотя и здесь не исчезает полностью.

По Ж.-Ж. Руссо же, наоборот, естественное состояние характеризуется от-

сутствием вражды и страха, а общественное — их наличием. Б. Спиноза провозгла-

сил целью достижение в человеческом поведении состояния, управляющего не

смутными влечениями (в том числе страхом), а ясным знанием его действительных

причин. Свобода человека несовместима с религиозным отчуждением; преодоле-

ние страха, который преодолевается разумом. Б. Спиноза провозгласил це-

лью достижение в человеческом поведении состояния, управляющегося не

смутными влечениями (в том числе страхом), а ясным знанием его действи-

тельных причин. Свобода человека несовместима со страхом, который

преодолевается разумом. Л. Фейербах связывал страх с религиозным отчуж-

дением; преодоление страха возможно через реализацию принципа «человек че

ловеку Бог». По Ф. Ницше, христианская мораль основана на страхе: человек

«отвоевал себе право быть жалким и недостойным в абсолюте». Страх разви-

вается до состояния рессентимента, трактуемого как соединение бессилия,

зависти и страха. Этой морали, по Ницше, следует противопоставить мораль

сверхчеловека, основанную на бесстрашии и правдивости.

6

§ 2. Экзистенциализм о страхе

Экзистенциальная трактовка страха представлена Кьеркегором, М.

Хайдеггером, А. Камю, Ж.-П. Сартром. С. Кьеркегор различал два вида стра-

ха: безотчетный страх — тоску, ужас, жуть (дат. Angst) и страх-боязнь (дат.

Furcht), который вызывается конкретным предметом. Человек конечен и зна-

ет об этом, поэтому в отличие от животного испытывает страх перед Ни-

что. Страх порождает этическое и сопровождает этическое состояние. Выво-

дя состояние страха из невинности, Кьеркегор там самым устраняет чувство

вины из переживания страха. В крайней степени — в отчаянии — происхо-

дит преодоление этического религиозным.

Впервые страх открылся великому датскому мыслителю Кьеркегору в

1844 г. О своем прозрении он написал небольшую книжку, которую так и на-

звал «О понятии страха». Автор писал о том, что именно свобода выбора, а

отнюдь не покоящийся на атеизме мир, вызывает страх и тревогу. Когда я

вижу свои возможности, писал Кьеркегор, я испытываю тот страх, который

есть головокружение от свободы. И свой выбор я делаю, будучи охвачен стра-

хом и трепетом.

Больше выбора — большее осознание выбора — больше тревоги. Особенно

большую тревогу испытывают творческие натуры — это происходит оттого, что

акт творчества предполагает необычайные возможности для выбора. Рядовые же

индивиды пытаются его избежать. Попав в трудную ситуацию, они говорят: «Это

невозможно. Ничего нельзя сделать». Они пытаются раствориться в развлече-

ниях, спорте, сексе, пьянстве, в чем угодно, лишь бы избежать осознания свобо-

ды. Не случайно С. Кьеркегор говорил о XIX в. как об «эпохе трусливых», в кото-

рую «каждый делает все возможное, чтобы путем различных увеселений и яны-

чарской музыки, всякого рода шумных предприятий удерживать в стороне ненуж-

ные мысли, подобно тому, как в лесах Америки они не подпускают к себе диких

зверей при помощи факелов, пронзительных воплей и звуков цимбал...».

Однако все попытки избежать тревоги обречены на неудачу. Совершая это,

7

писал Кьеркегор, человек тем самым теряет прекрасную возможность для фор-

мирования собственной личности, для становления ее. Если бы человек был

зверем или ангелом, то состояние тревоги было бы ему незнакомо. Но поскольку он

и то и другое, то, стало быть, подобное состояние ему известно, и чем более тре-

вога, тем значительнее человек. Кьеркегор считал тревогу школой, которая

приучает людей встречать смерть лицом к лицу и искренне воспринимать поло-

жение, в котором человек оказался.

Когда кто-либо, пройдя школу возможностей, знает, и притом более основа-

тельно, нежели ребенок знает алфавит, что не может потребовать от жизни абсо-

лютно ничего и что террор, уничтожение и гибель служат для каждого весьма се-

рьезным препятствием, и когда он извлекает полезный урок по поводу того, что

каждая тревога может в любой последующий момент перерасти в реальность, то

он превозносит реальность...

Проблема страха нашла отражение также и в философии М. Хайдеггера. Со-

гласно этому философу, страх порождается бытием-присутствием (Dasein) и, в от-

личие от боязни, указывает на него и открывается ему. Как таковой страх также от-

личается от ужаса, понимаемого Хайдеггером как одно из фундаментальных фило-

софских настроений. Посредством страха раскрывается последняя возможность

экзистенции — смерть.

Бывает ли в нашем бытии такая настроенность, спрашивает Хайдеггер, ко-

торая способна приблизить его к самому Ничто? Философ отвечает: «Это может

происходить и действительно происходит — хотя достаточно редко, только на

мгновения — в фундаментальном настроении ужаса». Под «ужасом» Хайдеггер

понимает не ту слишком частую способность ужасаться, которая по сути дела

сродни избытку боязливости. Ужас в корне отличен от боязни. Мы боимся всегда

того или другого конкретного сущего, которое нам в том или определенном от-

ношении угрожает. Страх перед чем-то касается всегда каких-то определенных

вещей. Поэтому боязни и страху присуща эта очерченность причины и предмета,

боязливый и робкий прочно связаны вещами, среди которых находятся. В

8

стремлении спастись от чего-то — этого вот — они теряются и в отношении

остального, т. е. в целом «теряют голову».

При ужасе для такой сумятицы, подчеркивает Хайдеггер, уже нет места. Чаще

всего, как раз наоборот, ужасу присущ какой-то оцепенелый покой. Хоть ужас — это

ужас всегда перед чем-то, но не перед этой вот конкретной вещью. Ужас перед

чем-то есть всегда ужас от чего-то, но не от этой вот определенной угрозы. И

неопределенность того, перед чем и от чего берет нас ужас, есть, по Хайдеггеру, не

просто недостаток определенности, а принципиальная невозможность что бы то ни

было определить. Она дает о себе знать в нижеследующей общеизвестной

формуле.

В ужасе, говорим мы, «человеку делается жутко». Что «делает себя» жутким и

какому человеку? Мы не можем сказать, перед чем человеку жутко. Вообще делается

жутко. Все вещи и мы сами тонем в каком-то безразличии. Тонем, однако, не в смыс

ле простого исчезания, а вещи поворачиваются к нам этим своим оседанием как та-

ковым. «Проседание сущего в целом наседает на нас при ужасе, подавляет нас. Не

остается ничего для опоры. Остается и захлестывает нас — среди ускользания су-

щего — только это "ничего"».

Ужасом приоткрывается Ничто. В ужасе «земля уходит из-под ног». Точнее,

ужас уводит у нас землю из-под ног, потому что заставляет ускользать сущее в це-

лом. Отсюда и мы сами с общим провалом сущего тоже ускользаем сами от себя.

Жутко делается поэтому в принципе не «тебе» и «мне», а «человеку». Только наше

чистое присутствие в потрясении этого провала, когда ему уже не на что опереться,

все еще тут.

Ужас, считает Хайдеггер, перебивает в нас способность речи. Поскольку су-

щее в целом ускользает и надвигается прямое Ничто, перед его лицом умолкает

всякое говорение с его «есть». То, что, охваченные жутью, мы часто силимся на-

рушить пустую тишину ужаса именно все равно какими словами, только подчерки-

вает подступание Ничто. Что ужасом приоткрывается Ничто, человек сам подтвер-

ждает сразу же, как только ужас отступит. С ясностью понимания, держащейся на

9

свежести воспоминания, мы вынуждены признать: там, перед чем и по поводу чего

нас охватил ужас, не было, собственно, ничего. Так оно и есть: само Ничто как та-

ковое явилось нам.

Хайдеггер показывает, что Ничто о себе дает знать в настроении ужаса — но

не как сущее. Равным образом оно не выступает и как предмет анализа. При ужасе

сущее в целом становится шатким. В ужасе происходит отшатывание от чего-то, но

это отшатывание — не бегство, а оцепенелый покой. Отшатывание происходит от

Ничто. Ничто не затягивает в себя, а сообразно своему существу отсылает от себя.

Сартр дифференцирует два вида страха: страх экзистенциальный и страх

перед самим собой. Последний преодолевается принятием отчаяния в форме от-

ветственности за все, что происходит с человеком в жизни. Страх перед самим со-

бой обусловлен страхом выбора. Для Сартра и его последователей жизнь не имеет ни

смысла, ни цели, но вместе с тем индивиды могут «внушить» смысл своему суще-

ствованию, прибегая к выбору, который утвердит их как личности. Первый и наибо-

лее опасный вариант выбора состоит в следующем: а не совершить ли самоубий-

ство? Поскольку последнее отвергается, то жизнь превращается в последователь-

ную цепочку выборов... И это — выбор между добром и злом. Положение человече-

ства, как это виделось Сартру, абсурдно и гротескно, но люди все-таки в силах до-

стигнуть чистоты, величия и доблести. Согласно А. Камю, страх преодолевается

осознанием абсурда жизни, проявляющегося в форме метафизического бунта.

10

§ 3. Феномен страха в русской философии

В русской религиозной психологии проблеме страха также уделялось

большое внимание. Л. Н. Толстой в своей концепции непротивления противопо-

ставлял страху перед Богом страх перед государственными организациями в ка-

честве приоритетного. И. А. Ильин же считал, что такая оппозиция невозможна, т.

к. божественные заповеди исполнимы лишь при некотором экзистенц-минимуме

устрашения злодеев государственными законами.

Н. А. Бердяев считал, что в числе многих определений человека может опре-

деление его как существа, испытывающего страх. И это можно сказать про все жи-

вое. «Страх животных ужасен. Тяжело смотреть в глаза животного, испы-

тывающего страх. Страх связан с опасным, угрожаемым положением жизни в

мире. И чем совершеннее, чем индивидуализированнее жизнь, тем более она

угрожаема и тем более участь ее смерть. Нужно вовремя защищаться от опасно-

стей. Организм в значительной степени построен для защиты. Борьба за суще-

ствование, которой полна жизнь, предполагает страх» (Бердяев Н. А. О человеке,

его свободе и духовности. — М., 1999. — С. 114—115).

Философ считал, что храбрость и страх не исключают друг друга. Хра-

брость есть не столько отсутствие страха, сколько победа над страхом и притом

в определенном направлении. Человек может быть очень храбрым в одном от-

ношении и трусом в другом: например, очень храбрым на войне и трусом перед

собственной женой, не бояться смерти и испытывать страх перед мышью или за-

разной болезнью. Бывают люди очень храбрые физически и трусливые морально, и

наоборот. Человек может достигнуть высокого состояния храбрости в определен-

ной сфере жизни, оставляя в состоянии страха другие сферы.

Победу над страхом Н. А. Бердяев считал духовной задачей. Неисчислимое ко-

личество насилий и жестокостей в человеческой жизни есть, по его мнению, поро-

ждение страха. Террор есть страх не только тех, на кого он направлен, но и тех, кто

его практикует. Известно, что одержимый манией преследования не только испы-

тывает страх, но и начинает преследовать других и ввергать в состояние страха.

11

Самые страшные люди — это люди, одержимые страхом.

Н. А. Бердяев предлагал различать страх животный, связанный с низшими со-

стояниями жизни, и страх духовный, связанный с высшими состояниями. Рели-

гиозная жизнь человека наполнена страхом, хотя можно было бы сказать, что цель

религиозной жизни есть победа над страхом. Страх, по словам философа, правит

миром. Власть по природе своей пользуется страхом. Человеческое общество по-

строено на страхе. Страх ада в религиозной жизни и страх революции или потери

собственности в жизни социальной все обесценивает. Человек живет в страхе

жизни и в страхе смерти.

Но вот что главное, по мысли философа, — страх искажает истину. Между тем

бесстрашие перед истиной есть величайшее достижение духа. Героизм и есть

бесстрашие перед истиной и смертью. Н. А. Бердяев считал, что страх связан со стра

данием. Он переживается как страдание. Он есть боязнь страдания. Нельзя оторвать

страх от этого центрального явления человеческой жизни. Но страх унижает че-

ловека. Страх же извращает человеческое (см.: Там же. — С. 118).

Н. А. Бердяев считал, что путем страха, даже если это страх перед Богом, не-

возможно достижение спасения. Отсюда Бердяев делал вывод о необходимости

противопоставить легалистской этике закона благодатную этику искупления и эти-

ку творчества. В творчестве человека реализуется попытка Божественной любви

к твари и преодолевается страх как следствие греха и разделения жизни на добро и

зло.

Фрейд также проводил различие между боязнью, испугом и страхом. Боязнь

означает определенное состояние ожидания опасности и приготовления к ней,

даже если она еще не известна. Испуг — состояние, возникающее при опасности,

когда человек к ней не подготовлен. От испуга человек защищается страхом.

Страх предполагает объект, которого боятся. Готовность к страху целесообразна;

развитие его нецелесообразно.

В целом Фрейд различал реальный и невротический страх. Реальный страх —

это страх перед известной человеку опасностью. Он рационален, представляет со-

12

бой реакцию на восприятие внешней опасности, является выражением инстинк-

та самосохранения. Невротический страх связан с опасностью, неизвестной чело-

веку. Он возникает на основе восприятия внутренней, а не внешней опасности. От

внешней опасности можно спастись бегством. Попытка бегства от внутренней опас-

ности — дело трудное, чаще всего завершающееся болезнью.

13

Глава 2 Страх как душевное явление

§ 1. Феноменология страха

Страх — это душевное явление, которое любой человек едва ли не каждый

день может наблюдать в себе самом. Тем не менее совсем не просто понятийно пояс-

нить, что же такое страх по своей сути. Как и во всех душевных явлениях, трудность

состоит в том, что эти феномены нельзя понять пятью органами чувств. Душевные

явления нельзя сделать доступными для этих органов чувств и с помощью тех

или иных приборов (например, микроскопа, рентгеновского аппарата, радара,

компьютера и т. д.).

Чтобы абстрактно осмыслить душевные феномены и вместе с тем «нагляд-

но» и «понятно» суметь включить их в понятийные схемы, мы вынуждены посто-

янно прибегать к определенным заключениям по аналогии, хотя мы и располагаем

для установления душевных феноменов известными переживаемыми качествами,

а именно эмоциями. Но эти эмоции при нынешнем уровне развития человека

(пока еще?) не столь связаны с мыслительными процессами, как восприятие орга

нов чувств. Остается выяснить, обусловлено ли такое положение вещей культур-

ными предрассудками или же оно объясняется особенностями самого внутри-пси-

хического аппарата.

Всякий раз, когда в дискуссии речь заходит об «объективной» констатации или

«доказательстве» вместо субъективных переживаний, на самом деле имеется в

виду проверка соответствующего предмета дискуссии и с помощью пяти органов

чувств. Наблюдения, установления фактов, суждения и смысловые связи, в созда-

нии которых участвуют эмоции, до сих пор не считаются доказательными или

поддающимися проверке.

На примере страха, однако, можно было бы вполне доказать, что эмоции обла-

дают качеством констатации, столь же надежным, что и при восприятии органами

чувств, которые, однако, легко поддаются обману и иллюзиям. Иллюзии возникают

даже при использовании «объективных» инструментов, таких, как микроскоп и пр.

Люди начали размышлять о стране, едва задумавшись о мироздании. Какая

14

леденящая тайна заключена в звездном небе? Почему так величествен и грозен

просверк молнии? Отчего неумолим огнедышащий вулкан? Можно ли умило-

стивить всемогущих духов?

Позже, обратив взор на самого себя, человек стремился разгадать собствен-

ные наваждения. Какая неодолимая сила приковала меня к земле, когда появились

враги? Отчего ужас заставляет трепетать сердце? Почему рождается странное,

неотвязное искушение, побуждающее разглядывать лик ужаса?

Предположим, что нам неизвестны никакие философские постижения этого

чувства, неведомы ни интуиции взрослых, ни прозрения писателей. Попробуем,

поразмышлять, что называется, от Адама.

Не вооруженные опытом поколений, разглядываем недавний газетный сни-

мок. Перед нами мальчик — жертва чернобыльской катастрофы. Нога, похожая на

обрубок, однорукое тело... Но настоящий страх мы ощущаем лишь в то мгновение,

когда видим глаза ребенка — осмысленные, чистые, страдальческие.

Мир, вообще говоря, полон уродств. Вселенная перенаселена эксцентричными

созданиями. Но разве эти существа могут внушить ужас самой равнодушной при-

роде? Она многолика и затейлива. Страх рождается только тогда, когда окрест бро-

шен человеческий взгляд. Только человеку заповедано поразиться потрясающей

рассогласованности мира, испытать жуткое несоответствие желаемого и реаль-

ного. Наш первый вывод: страх возникает вместе с человеком. Это удостоверяет

наше сознание. Уже говорилось, что человек — особый род сущего. Без него неко-

му содрогнуться от того, что сотворила природа и сам он, Адамов потомок.

Было сказано: в пустыне нет красоты, красота в сердце бедуина. В той же

мере в грандиозной вселенской драматургии, в ее взрывах и протуберанцах, в угаса-

нии звезд и космическом сжатии нет никакого ужаса. Страх живет только в душе

грешного, чувствующего, отверженного и смертного человека. Это он соразмеряет

неисчислимые обнаружения бытия с собственной участью. Он прилагает ко всему

окружающему человеческие мерки и ужасается бездушию Вселенной.

Человек — песчинка мироздания. Его окружают грозные природные стихии.

15

Небо шлет к земле кометы. Недра земли извергают огненную лаву. Человек посто-

янно испытывает предательство земной тверди. Однако источник страданий, как

можно полагать, вовсе не в игре природных смещений.Он только в помышле-

нии о них. Миг прозрения рождает оцепенение.

Уменьшение слоя озона над планетой угрожает прорывом смертоносных

излучений. Ужас не в самом этом природном катаклизме, а в человеческом

сознании неотвратимых последствий содеянного. В наши дни из рукотворных

сооружений человека вырывается поток поражающих все живое частиц. И вот

уже страх настигает нас, когда мы видим всеведущие глаза младенца, изуродо-

ванного смертоносной стихией, когда боимся сорвать ягоды с куста, поднять

упавший плод. Постижение кошмара пронизывает все наше существо.

Но ведь и другие земные создания не глухи к смертной душераздирающей

тоске. Лебедь, потерявший подругу, кидается оземь. Томимые неясным

инстинктивным порывом, киты выбрасываются на берег. Чует смертный час,

судя по всему, любая живая особь. Нет ли преувеличения в том, что человек

возведен в ранг универсального существа? Может быть, страх ведом всей

живой материи?

§ 2. Глубинное влечение

Но правомерно ли назвать страх глубинным, трудноуто-лимым побу-

ждением человека? Неужели, преодолевая его, человек сам бессознательно

устремляется к нему? Какие тайны человеческого существования открыва-

ются при этом? Люди отнюдь не пытаются отогнать переживание страха.

Напротив, она хотят изведать его в полной мере.

В патриархальных, языческих культурах существовали особые культы

страха. Древние мистерии предлагали участникам испытывать ужас символи-

ческих событий прошлого. Так почему люди хотели пережить еще раз то, что

безвозвратно ушло? По мнению Ф. Ницше, античного грека особо привлекал

«чудовищный ужас, который охватывает человека». Человек античной

культуры прекрасно знал о таких эмоциональных состояниях экстатического

16

восторга, когда страх переживался как опьянение.

Ответственно за это, по мысли Ницше, дионисийское начало (восходящее к

богу Дионису) в человеке. Страх древнего человека был метафизическим, а не воз-

никающим из-за реальной сиюминутной опасности. «Грек знал и ощущал страх и

ужасы существования: чтобы иметь возможность жить, он вынужден был засло-

нить себя блестящим порождением грез — олимпийцами. Необычайное недоверие

к титаническим силам природы, безжалостно царящая над всем познанным Мой-

ра. Коршун великого друга людей — Прометея, ужасающая судьба мудрого Эдипа,

проклятие, тяготеющее над родом Атридов и принудившее Ореста к убийству мате

ри — короче, вся эта философия лесного бога со всеми его мифическими примера-

ми, от которых погибли меланхолические этруски, непрестанно все снова и снова

преодолевалась греками при посредстве того художественного между-мирия олим-

пийцев или, во всяком случае, прикрывалась им и скрывалась от взоров» {Ницше

Ф. Сочинения: В 2 т.).

По мнению Ницше, первобытный порядок, установленный богами ужаса —

титанами, посредством начала красоты был преобразован в олимпийский порядок

богов гармонии и радости. Ужас и хаос были ограждены гармонией. Аполлон побе-

дил Тифона, а Пегас — Химеру. Однако боги ужаса, низвергнутые в бездны Тарта-

ра, живы, ибо они бессмертны. И бездны эти — в душе человека, который пред-

стает, таким образом существом катастрофическим, сотрясаемым невиданными по

силе страстями и желаниями.

Все в нем смешано. Человек в трактовке Ницше предстал как крайне проти-

воречивое существо. «Если бы мы могли представить себе очеловечение диссо-

нанса — а что же иное и представляет собой человек? — то такому диссонансу

для возможности жить потребовалась бы какая-нибудь дивная иллюзия, набра-

сывающая перед ним покров красоты на собственное его существо».

Затаенная тяга к страху не растворилась в архаических культурах. Она отчет-

ливо обнаруживается и в христианстве. Не случайно, по-видимому, понятие грехо-

падения вызвало к жизни многочисленные варианты исторических описаний и

17

всемирно-исторических перспектив от «Града Божия» Августина Блаженного

до трудов современных теологов.

Христианство стремится разбудить в людях страх перед собственными

прегрешениями, делая особый акцент на покаянии. Христианин буквально

загипнотизирован ужасами ада, всесилием демонических сил и эсхатологи-

ческими перспективами. Райское блаженство обретает смысл только на фоне

адских мучений.

Да и многих современных мыслителей, ученых, писателей отмечается тяга

к эсхатологическим темам, мотивам вселенской катастрофы и гибели челове-

чества. Что за причуда? Какая неприродная потребность рождает столь все-

проникающее влечение? Человек способен культивировать в себе страх, пере-

живать такое состояние, когда реальной причины для беспамятства нет. Страх

как фантазия, как обыкновенное состояние души — это, строго говоря, что-то

неприродное.

Психология страха — неизбежный спутник западной цивилизации. Макс

Шелер заметил: «В истории еще не появился такой великий психоаналитик, ко-

торый освободил бы человека от этого смертоносного ужаса, не от мифологиче-

ского грехопадения и вины, а от того конститутивного чувства страха, который

является эмоционально-импульсивной основой этого специфически иудейско-

христианского мира идей» (Шелер М. Человек и история //Человек: образ и

сущность. — М., 1991.— С. 138).

Выходит, страх — пожизненный удел человека, бремя избранной им сво-

боды. Но почему тогда называем это чувство страстью? Ведь многие мудре-

цы прошлого и современные ученые (сошлемся хотя бы на книгу итальян-

ца А. Моссо «Страх», изданную в Полтаве в 1887 г.) считали, что страх — это

болезнь, которую надо лечить. Издавна такое состояние человека изучали

психологи, толковавшие страх как отрицательную эмоцию, обнаруживаю-

щую себя при возникновении реальной или мнимой опасности.

Плиний Старший (23/24—79 гг.) в «Естественной истории» рассказы-

18

вал, как из двадцати гладиаторов едва можно было бы найти двух, которые

не моргнули бы при угрожающем жесте. Историк иронизирует: ничего себе

храбрецы...

Страх парализует волю. Героем считали того, кто способен внутренней силой

побороть в себе чувство ужаса. Страх представляли в виде демона или божества,

для умилостивления которых приносили жертвы. Так, отправляясь на битву, Алек-

сандр Македонский приносил жертвы демону страха. В туринском музее и сегодня

можно видеть римские медали, на одной из которых вычеканена женщина в состоя-

нии ужаса, а на другой — мужчина, объятый страхом. Они были отлиты консулами

в подтверждение обетов, данных, чтобы умилостивить страх.

Позже этот феномен пытались объяснить, изучая человеческую физиологию.

Первая такая книга принадлежит французскому философу Рене Декарту. Утвер-

ждая, что древняя философия Аристотеля не решила ни одного вопроса, связанно-

го с постижением человеческой природы, Декарт приступил к физиологическому

исследованию души. Он полагал, что страх имеет чисто физические причины, и

поэтому искал в мозгу следы впечатлений от пережитого.

Романтики XVIII—XIX вв. приковывали внимание к теневой, стороне души,

ее зловещим обнаружениям. Целая эпоха тяготела к скорбным, мучительным, са-

танинским образам, призванным открыть человеку запретные зоны страха. Осо-

бую сладостность являли богоборческие мотивы. Читаем у Мильтона:

Разве я просил тебя, творец, Меня создать из праха человеком? Из мрака

я ль просил меня Извлечь?

Сатана, Люцифер, мятежник демонстрировали не только омраченность нечело-

веческих измышлений, но и готовность прямой встречи с ужасом. Романтизация

страха составила примечательную особенность такого сознания. Оно стремилось

уловить тончайшие оттенки данного переживания, которое обретало самые при-

чудливые формы, рождая фантасмагорические образы страха.

Утрачены ли эти традиции сегодня? Отнюдь. Литература последних столетий —

готические романы, детективы, триллеры, фильмы ужасов — уже не просто удовле-

19

творяет человеческую любознательность, пытливость в распознавании кошмаров.

Она буквально обслуживает фантазию человека, обуреваемого страстью видеть,

осязать, переживать страшное. Массовая культура наших дней немыслима без сю-

жетики криминальных убийств, погони и воздаяния, расправы и некрофильских

влечений. Это ли не страсть?

Наконец, невероятную притягательность приобрели в современной культуре

эсхатологические мотивы, темы вселенской катастрофы и гибели человечества. Чи-

таем у Томаса Манна: «Поистине существует апокалиптическая культура, до из-

вестной степени посвящающая исступленных в несомненные факторы и события,

хотя это и наводит на мысль о странном психологическом феномене, заключаю-

щемся в повторяемости наития прошлого, в несамостоятельности,

заимствован-

ности, шаблонности исступлений».

Человечество со всей страстью предается страху. Что это за причуда? Какой по-

требностью рождено это всепроникающее влечение? Наконец, что такое свобода че-

ловека, если через нее в мир приходит Ничто? Этот последний вопрос принадлежит

Ж.-П. Сартру. Ужас нередко порождается конкретными причинами: боимся смерти,

разорения, предательства, нападения. Все это обусловливает смятение духа. Фак-

тор враждебности, как говорится, налицо. Есть и другой тип страха, когда реально

никакой опасности нет, но человек все равно пребывает в предельном замешатель-

стве. Это страх человека перед самим собой.

20

Глава 3 Беспричинный и «безосновный» страх

§ 1. Страх и трепет

Мы продвигаемся вдоль череды рухнувших зданий. Повсюду обломки кирпи-

чей, цементных блоков. Подземный толчок в этом поселке был настолько силь-

ным, что не устояло ни одно сооружение. Впереди нашей группы бежит овчарка. Не-

мецкие спасатели время от времени посылают ей команды. Овчарка неожиданно

бросилась под каменные своды. Там, в руинах, кто-то есть! Начинаем разбрасы-

вать камни, продвигаемся медленно, на лицах усталость и тревога. Неожиданно вы-

глянуло солнце. Среди развалин показалась фигурка девочки. Услышав немецкую

речь, знакомую по фильмам, растерянная, испуганная девочка делает шаг нам на-

встречу и поднимает ручонки вверх.

Есть безотчетная тревога, постоянно живущая в душе человека и взыскующая

все новых и новых образов. Но есть и страх, порожденный конкретными угроза-

ми. Комментируя это различие, Сартр приводит впечатляющие примеры. Го-

ловокружение у края пропасти можно назвать тревогой, но вовсе не потому, что я бо

юсь сорваться в бездну, а потому, что не могу поручиться, что сам в нее не бро-

шусь...

Ситуация может вызывать страх, угрожая мне какими-то переменами, но она

нагнетает тревогу, когда я начинаю опасаться в этой ситуации самого себя. Артоб-

стрел перед наступлением противника пугает солдата, который попал в полосу огня,

но тревога овладевает им, только когда он пробует понять, как вести себя под об-

стрелом, когда он задается вопросом, сумеет ли он «выстоять»?

К примеру, человек получил внезапно тяжелый удар судьбы. Ну, скажем, в ре-

зультате финансового кризиса лишился своих доходов. Такой человек может испы-

тать страх перед грозящей нищетой. Но это еще не тревога, способная окрасить со-

бой все человеческое бытие. Но вот наступает день, и человек в полной мере осо-

знать реальность происшедшего. Он восклицает: «Что мне теперь делать? Мне-то

что предпринять?» Это означает, что его наполнила тревога...

21

Попытаемся вслед за Сартром разобраться, что такое тревога в приведенных

случаях. Обратимся к головокружению у края обрыва. Оно начинается со страха; я

нахожусь на узкой, без ограждения тропе, тянущейся вдоль пропасти. Бездна

дана мне как то, чего надо обязательно избежать, в ней смертельная опасность.

Вместе с тем я усматриваю некоторый ряд связанных всеобщим детерминизмом

причин, способных обратить опасную возможность в реальность: может статься, я

сорвусь в пропасть, поскользнувшись на камне. Не исключено, что грунт под нога-

ми окажется рыхлым и обвалится.

В русле этих описаний я дан себе как вещь. Я пассивен относительно такого рода

возможностей. Они обступают меня извне, поскольку я существую, между прочим,

и как объект в мире, подверженный закону тяготения. Все эти возможности мне

лично не принадлежат. В этот момент является страх, т. е. мое постижение себя, ис-

ходя из заданной ситуации.

Как я могу поступить в приведенном случае? Прежде всего я начну действовать

рефлексивно. Стану, например, внимательно следить за камнями под ногами, буду

держаться по возможности подальше от края обрыва. Это означает, что я осуще-

ствляю себя как индивид, который всеми силами противится опасной ситуации. Я

проектирую наперед способы поведения, чтобы отвести от себя угрозу внешнего

мира. Эти способы поведения есть не что иное, как мои возможности. Я избав-

ляюсь от страха, помещая себя в план, где вместо трансцендентных сил, не остав-

ляющих места человеческой активности, обнаруживаются мои собственные воз-

можности.

Но именно потому, что эти способы поведения есть не что иное, как мои воз-

можности, они являются мне как нечто беспричинное. Они ведь не определяются

сторонними причинами. У меня нет уверенности не только в эффективности проек-

тируемых мною действий, но я не вполне уверен и в том, что эти действия вооб-

ще состоятся, ибо сами по себе они лишены достаточного существования.

И здесь возникает новый парадокс. Необходимым условием названных возмож

ностей оказываются другие вероятности, которые продиктованы противоречивы-

22

ми действиями. Что я могу? Не обращать внимания на камни, бежать, думать о

чем-то другом. Наконец, вполне допустима возможность броситься в пропасть.

Не правда ли, когда человек долго смотрит в бездну, бездна начинает смотреть в че-

ловека. Альтернативные способы поведения, становящиеся моими конкретными

возможностями, предстают таковыми, когда они отобраны из всей совокупности

логически предполагаемых способов поведения, мыслимых в данной ситуации. Но

отвергнутые возможности, в свою очередь, не имеют иного бытия, кроме того, что

порождено мною. Они мною только в бытии и держатся...

Какие выводы следуют из этих рассуждений? Прежде всего страх рассматри-

вается в данном случае как нечто постоянно сопутствующее человеческой жизни.

В этом контексте он и оказывается в числе основных понятий экзистенциализма, од

ного из впечатляющих философских течений прошлого столетия. Страх неотде-

лим от человека, потому что без этого глубинного переживания вообще немысли-

мо подлинное существование. В противном случае можно говорить лишь о бездум-

ном, растительном пребывании в реальности. Действительное восхождение к до-

стойному бытию обеспечивается такими феноменами, как «страх» (К. Ясперс, М.

Хайдеггер), «экзистенциальная тревога», «тошнота» (Ж.-П. Сартр), «скука» (А.

Камю).

Слова, как видим, разные. Но предполагается некое глубинное сходное. Напо-

мним еще раз, что речь идет не о психологических основах неких отрицательных

эмоций. Экзистенциальный страх нельзя ни вылечить, ни изжить. Его можно

лишь испить полной чашей. Ведь он порожден не физической опасностью, в нем

обнаруживается не малодушие человека, не его готовность укрыться от беды. Это

метафизический ужас, в основе которого неустранимое горькое откровение, своего

рода прозрение.

Экзистенциалисты, таким образом, отвечают на вопрос, который мы постави-

ли: что заставляет человека испытывать страх как некую страсть? Если подлин-

ное существование обретается узрением беспредельной бездны бытия, то отчего не

сойтись поближе с образами страха, не разглядеть его причудливую вязь, не про-

23

никнуть в сердцевину всепожирающего ужаса? Только в тревоге я постигаю себя

как существо тотально свободное.

Разумеется, внутреннее, напряженное и интимное влечение к страху имеет эк-

зистенциальный смысл. Но было бы, вероятно, неразумным ограничиваться толь-

ко этим объяснением. Метафизический страх погружает человека в самые немысли

мые состояния. Здесь и возникает простор для самовластья человеческой фантазии.

Образы ужаса рождаются как бы впрок, как преображение огромной психиче-

ской энергии человека. Кочующие архетипы словно заслоняют человека от воз-

можного саморазрушения, фрустрации.

§ 2. Психоанализ о страхе

В психоанализе 3. Фрейда страх подразделяется на два вида: аффективное со

стояние ожидания опасности (Angst) и страх перед каким-нибудь объектом (Furcht).

Источником страха выступает Сверх-Я (Идеал-Я). В отличие от Фрейда, Э. Фромм

считал, что источником страха (как разновидности состояния почти полностью от-

сутствуют в зарубежной и отечественной литературе. Разумеется, ранний психо-

анализ различал рациональный страх (страх перед какой-то опасностью) и иррацио-

нальный страх, являющийся следствием нереализованных жизненных стремлений

и проявляющийся как способ функционирования Супер-Эго.

Фрейд рассматривал проблему страха в «Лекциях по в ведению в психоана-

лиз» (1915). Он проводит различие между невротическим и реальным страхом.

Для этого Фрейд вводит понятие опасности. Оказывается, страх имеет отношение

не только к неврозу, но и к опасности. Однако почему далеко не все реакции стра-

ха невротичны? Как вообще провести различение страха реального и невротиче-

ского?

Реальный страх можно считать чем-то рациональным и понятным. Он ока-

зывается откликом на внешнюю опасность, которая нам хорошо известна.

Поэтому такой страх демонстрирует действие инстинкта самосохранения. Но

всегда ли реальный страх разумен? Ведь для этого нужно вести себя целесообразно

перед лицом угрозы. Но что тут может помочь оценить ситуацию? Наверное,

24

оценка наших собственных возможностей, нашей силы перед опасностью. Не

исключена также и беспомощность, которую приходится признать, испытывая

страх перед нападением.

Реально оценивая опасность, можно принять и решение. Это может быть за-

щита, бегство и даже нападение как ответ на угрозу. Однако если страх пределен,

то он не сгодится для самосохранения, поскольку может парализовать любое дей-

ствие, в том числе и бегство. Стало быть, целесообразная реакция на опасность

соединяет аффект страха и защитного действия. Подвергать себя страху нецеле-

сообразно и пагубно.

Теперь о невротическом страхе. Его причина вовсе не известна. Поиск ее приво

дит к ощущению опасности, исходящей от влечения. Фрейд показывает, что по-

нятие страха многозначно. Он отличает страх от боязни, испуга. Боязнь опять-

таки всегда связана с конкретным объектом. Испуг указывает на опасность. Страх

же — это чисто субъективное состояние, которое возникает как раз в результате

развития страха. Это состояние отмечено особой эффективностью.

Страх — это, стало быть, специфическое аффективное состояние. Ядром же

всякого аффекта оказывается повторение какого-то определенного значительного

переживания, которое могло быть очень ранним впечатлением. Оно способно так-

же относиться даже к доисторическому периоду не самого индивида, а всего чело-

веческого вида. Выходит, с психоаналитической точки зрения, аффективное со-

стояние сходно с истерическим припадком, который кристаллизует «осадок

воспоминаний».

Фрейд пытается также классифицировать невротический страх. Он вьщеляет

две его формы: невроз страха, который он относит к актуальным неврозам, и фобии,

связанные с истерией страха. Невроз страха можно характеризовать как свободный

беспредметный страх, который Фрейд называет «страхом ожидания». Такие люди

скдонны искать различные несчастья. С другой стороны, страх тоже ищет их. Когда

он находит свой объект, то превращается в боязнь.

Фобии всегда сопряжены с конкретными объектами и ситуациями. Можно вы-

25

делить ситуативные фобии (например, боязнь высоты, закрытого пространства). В

них поражает не столько их содержание, сколько интенсивность. Фрейд пишет:

«Страх фобий чрезмерен». Он анализирует также фобии, связанные с животными.

Здесь явно нет связи между страхом и опасностью.

Разумеется, Фрейд усматривает связь между либидо и страхом. Накопление ли

бидо, по его мнению, не находящего естественного использования, рождает сомати-

ческие процессы. Итак, если нормальный страх — это реакция на опасность, то невро

тический страх можно квалифицировать как ненормальное обнаружение либидо.

Стало быть, можно в конечном счете выявить связь между реальным и невротиче-

ским страхом через понятие опасности. Развитие страха при неврозе оказывается

результатом реакции «Я» на требование своего либидо. Эту внутреннюю опасность

«Я» воспринимает как внешнюю и совершает попытку бегства от своего либидо. Та-

ким именно способом «Я» прибегает к симптому (например, бегству в болезнь), ко-

торый сковывает страх.

§ 3. Феномен тревожности

В неофрейдизме (К. Хорни, Э. Фромм) страх — это глобальное иррациональ-

ное состояние, связанное с иррационализмом социальных структур. Согласно К.

Хорни, страх выступает в качестве фактора формирования невротических типов

личности, хотя ему присущи также и конструктивные характеристики. Последо-

ватели Фрейда также различали страх, который обусловлен внешними факторами,

и страх глубинный, иррациональный. Тревога, чувство бессилия и ничтожности,

особенно сомнения относительно своей участи после смерти — все эти факторы

создают, по мнению психоаналитиков, гнетущее душевное состояние, которое

практически никто не может выдержать. Трудно представить себе человека, ко-

торый бы испытывал такой страх и при этом был бы способен радоваться

жизни и спокойно смотреть в будущее.

В неофрейдизме обсуждение проблемы страха все чаще замещается

изучением тревожности человека. Он рассматривается в качестве динамиче-

ского центра «еярозов. Начиная с работ американской исследовательницы

26

Жарен Хорни (1885—1952), которая указывает на различие между страхом и

тревогой, многие психоаналитики стали удалять «реиму-щественное внима-

ние психологическим условиям, которые рождают тревогу. Они изучают ме-

ханизмы защиты от тревоги, пути и возможности разрешения внутренних

конфликтов, основанных на тревожности, ведущих к неврозам.

Хорни ставила такие вопросы: каковы же признаки невротических страхов

и защит, которые делают их специфически невротическими? Или, может

быть, невротические страхи мнимы? Отвечая на эти вопросы, Хорни называ-

ет два фактора. Первый, жизненные условия в каждой культуре порождают не-

которые страхи. Они могут вызываться внешними опасностями (природа, вра-

ги), формами социальных отношений (рост враждебности вследствие угнете-

ния, несправедливости, вынужденной зависимости, фрустраций), культурны-

ми традициями (традиционный страх перед демонами, нарушениями табу).

Хорни использует термин «тревожность» как синоним слова «страх», ука-

зывая, таким образом, на родство между ними. Оба эти термина в действитель-

ности обозначают эмоциональные реакции на опасность, которые могут сопро-

вождаться такими физическими ощущениями, как дрожь, учащенное дыхание,

сильное сердцебиение. Эти ощущения могут быть столь интенсивны, что вне-

запный сильный страх может привести к смерти (см.: Хорни К. Невротическая

личность нашего времени. Самоанализ. — М., 1993. — С. 33).

Однако между тревогой и страхом есть различие. Когда мать, обнару-

жив у своего малыша прыщик или повышение температуры, боится, что ее

ребенок из-за этого умрет, мы говорим о тревожности. Но, если мать боится

смерти ребенка, который серьезно заболел, можно назвать такую реакцию страхом.

Некоторые невротики вполне осознают, что их переполняет тревога. Ее прояв-

ления варьируются в громадном диапазоне. Она может проявляться в форме неяс-

ной тревоги, в форме приступов страха. Она может быть привязана к опре-

деленным ситуациям или действиям, может иметь определенное содержание,

например опасение сойти с ума, заболеть раком, проглотить иголку (см.: Там же.

27

— С. 36)

Очевидным признаком тревоги является ее иррациональность. Для некоторых

людей сама мысль о том, что какие-то иррациональные факторы могут руково-

дить ими является совершенно непереносимой. Так что они не потерпят на со-

знательном уровне наличия каких-либо иррациональных моментов. Кроме инди-

видуальных мотивов эта последняя реакция, по мнению Хорни, содержит в себе

влияние культурного фактора, поскольку наша культура оказывает огромное воздей-

ствие на рациональное мышление и поведение.

Человек может быть более или менее подвержен страхам, пишет Хорни, но в

целом можно с уверенностью предположить, что они навязываются каждому ин-

дивиду, живущему в данной культуре, и что никто не может их избежать. Невротик,

однако, не только разделяет страхи, общие всем людям в данной культуре, но

вследствие условий своей индивидуальной жизни, которые переплетены с об-

щими условиями, он также испытывает страхи, которые качественно или количе

ственно отличаются от страхов определенного культурного образца.

Для отражения страхов, существующих в данной культуре, в общем имеются

определенные способы защиты, в том числе табу, ритуалы, обычаи. Как правило,

эти защиты представляют собой более целесообразный способ борьбы со страха-

ми, чем защиты невротика, построенные иным способом. Отсюда вывод: нормаль-

ный человек может наилучшим образом воспользоваться возможностями, кото-

рые предоставляет ему культура.

Разумеется, разграничение страха и тревоги условно. Сама К. Хорни при-

знает это, когда говорит, что пропорциональна ли реакция, зависит от среднего

уровня познания, достигнутого в данной культуре. Кроме того, невротик всегда

сможет привести множество рациональных доводов, которые подтверждают его

страхи. Дикарь из племени, в котором существуют табу на употребление в пишу

определенных животных, будет смертельно напуган, если случайно съест

запретное мясо. Разумеется, человеку со стороны это будет казаться странным.

Однако, если войти в мир самой этой культуры, посмотреть на ситуацию из-

28

нутри, оценки могут оказаться иными.

По мнению К. Хорни, существует также различие между тревогой дика-

рей, представителей архаической культуры, и тревогой, которую сегодня

можно назвать невротической. Содержание невротической тревоги, в отличие

от тревожности у дикарей, не соответствует общепринятым представлениям.

Надо прояснить ситуацию, т. е. понять смысл тревоги. Например, есть люди,

которые испытывают постоянный страх умереть. С другой стороны, поскольку

они все время страдают по этому поводу, но бессознательно они испытывают

тайное желание умереть.

Отсюда вывод: как страх, так и тревога являются адекватными реакциями

на опасность, но в случае страха опасность очевидна, а в случае тревоги она

скрыта и субъективна. Иначе говоря, интенсивность тревоги пропорциональна

тому смыслу, который для данного человека имеет данная ситуация. Причи-

ны же его тревоги, в сущности, ему не известны.

Можно ли убедить невротика в том, что его тревога беспочвенна? Увы,

нет. Что же делает в этом случае терапевт? Он пытается выявить тот смысл,

который имеет для невротика определенная ситуация. Обыкновенный чело-

век в нашей культуре плохо представляет себе значение тревоги в своей

жизни. Когда невротики говорят о своей тревоге, то аналитики получают

довольно пеструю картину.

Обнаружения тревоги многообразны. Она может проявляться в виде

неясного чувства, в форме приступов страха. Помните у Пушкина: «Не дай

мне Бог сойти с ума...» Другие осознают, что время от времени испытывают тре-

вогу. Они могут знать, а могут и не знать про те обстоятельства, которые ее вызыва

ют. Наконец, есть невротики, которые осознают лишь тот факт, что у них депрессия,

чувство неполноценности, расстройства в сексуальной сфере. Но они не вполне

отдают себе отчет в том, что испытывали когда-нибудь или испытывают сейчас чув

ство тревоги. Однако анализ помогает этим невротикам осознать свою тревожность

или воскресить в памяти тревожные сновидения и те ситуации, которые вызвали у

29

них чувство страха. Стало быть, мы можем испытывать тревогу, не зная об этом.

§ 4. Корни тревоги

Если рассуждать последовательно, то можно прийти к мысли, что необосно-

ванной тревоги нет вообще. То, что человек впал в невротизм, имеет некую причи-

ну. Допустим, девочка в детстве пережила сильный стресс. Из-за того, что ее роди-

тели были репрессированы, в один миг жизнь изменилась, семье пришлось оста-

вить родные края и уехать в ссылку. Разумеется, все это оставляет страшный след в

психике. Появляется бессознательное ощущение хрупкости бытия, которое может

быть разрушено в одночасье.

Теперь представим себе, что эта девочка — уже взрослая женщина. Жизнь ее

сложилась в целом благополучно. Семья была реабилитирована. Сама она вышла

замуж, сделала карьеру, у нее прочная семья. Но достаточно одного маленького по-

трясения, чтобы эта женщина быстро впала в невротическое состояние тревоги.

Ведь у нее есть опыт, как может неожиданно обрушиться жизнь. Аналитику будет

казаться, что страхи этой женщины преувеличены: никакой объективной опасности

нет. Повод, вызвавший тревогу, недостаточно основателен. Но так ли это на самом

деле? Подчас наши чувства привязанности, гнева, подозрительности столь мимо

летны, что едва достигают сознания, и столь преходящи, что мы забываем о

них. Однако за ними также может скрываться громадная динамическая сила.

Степень осознания чувства абсолютно ничего не говорит ни о его силе, ни о его

значении. Тревога, замечает К. Хорни, может быть определяющим фактором

нашей жизни, оставаясь в то же самое время неосознанной нами.

В действительности мы, по-видимому, делаем все возможное для того, чтобы из-

бежать тревоги. Для этого имеется много причин, и самой общей из них оказывает-

ся та, что интенсивная тревога — чрезвычайно мучительный аффект. Пациенты, ко-

торые прошли через сильные приступы тревоги, нередко говорят, что лучше уме-

реть, чем пережить это заново. В состоянии тревоги человек чувствует себя беспо-

мощным.

Однако, чем безнадежнее ощущает себя человек, пишет К. Хорни, опутанный

30

паутиной своего страха и защитного механизма, и чем сильнее ему приходится

цепляться за иллюзию, что он во всем прав и совершенен, тем сильнее он инстинк

тивно отвергает всякий — даже самый отдаленный и глухой — намек на то, что с

ним что-то не так и необходимо что-то изменить.

Хорни называет четыре основных способа избежать тревоги, которые суще-

ствуют в нашей культуре. Первый способ — рационализация, наилучший способ

оправдать свое уклонение от ответственности. Он заключается в превращение

тревоги в рациональный страх. Скрытую тревогу рацио будет мотивировать ре-

альными причинами. Аналитик будет изо всех сил доказывать, к примеру, матери,

что ее тревожность не имеет фактических оснований. Но мама в ответ выставит ряд

аргументов. Разве вы не слышали, что в одном из районов Москвы объявился сек-

суальный маньяк? Нужно ли доказывать, что среди учителей много людей с различ-

ными отклонениями? Почему этот человек угощает детей сладостями? Какие у

него намерения?

Мы постоянно сталкиваемся с яростной защитой иррациональных установок.

Вместо того чтобы чувствовать себя беспомощной жертвой своих эмоций, такая

мать считает, что она может активно действовать в данной ситуации. Она никогда не

признается в иррациональности собственных настроений. Напротив, она будет

считать их абсолютно рациональными и обоснованными. Вместо того чтобы изме-

нить себя, невротик будет продолжать переносить ответственность на внешний

мир и, таким образом, уходить от сознания собственных мотивов тревоги.

Второй способ избежать тревоги состоит в отрицании ее существования, т. е. в

устранении ее из сознания. Оказывается, можно сознательно отрицать тревогу, пы-

таться умышленно ее преодолеть. Хорни иллюстрирует это таким примером. Ска-

жем, девушка, которую вплоть до наступления полового созревания мучила тревога

(она особенно боялась грабителей), приняла сознательное решение не обращать на

эту тревогу внимания. Первое сновидение, которое она предложила аналитику,

открыло различные варианты такого отношения.

Оно содержало в себе различные ситуации, которые в действительности ее

31

пугали, но на которые она всякий раз храбро реагировала. В одной из них она

услышала ночью шаги в саду, вышла на балкон и спросила: «Кто там?» Ей удалось

избавиться от своего страха грабителей, но т. к. ничего не изменилось в факторах,

вызывающих ее страх, то остались другие проявления все еще сохраняющейся

тревожности. Она оставалась робкой, продолжала жить обособленно, чувствовала

себя лишней и не могла приняться ни за какую полезную работу.

Одна из моих пациенток рассказывала, что, стремясь преодолеть чувство

страха, которое ее томит, она летом приступила к его «изживанию». Так, она заста-

вила себя прыгнуть в речку с обрыва, хотя ей было страшно, пройти по карнизу

дома. Она искренне считала, что эти меры помогут найти путь к исцелению. Бро-

ситься с обрыва ей удалось, но глубинные истоки тревожности остались. Мы еще

долго шли с ней к их искоренению.

Очень часто у невротиков нет такого сознательного решения. Нередко этот про-

цесс протекает непроизвольно. Однако отличие от нормы лежит не в степени осозна-

ния такого решения, а в достигаемом результате. Все, чего может достичь невротик,

«беря себя в руки», — это устранять явные проявления тревожности, как в случае с

девушкой, переставшей испытывать страх перед грабителями. По мнению

Хорни, такой результат может иметь практическую ценность и может также обла-

дать психологическим значением для повышения своей самооценки. Но — это

очень важно — при этом остаются без изменения основные движущие силы лично-

сти и утрачивается действительный стимул для их проработки.

Третий путь избавления от тревоги Хорни связывает с наркотизацией. К ней

могут прибегать сознательно, в буквальном смысле, принимая алкоголь или нар-

котики. Однако имеется множество путей и не столь очевидных. Одним из них яв-

ляется погружение в социальную деятельность под влиянием страха одиночества.

Ситуация не меняется от того, осознается этот страх как таковой или предстает

лишь как смутное беспокойство. Чрезмерная погруженность в работу, преувели-

ченная потребность во сне, сексуальная активность — вот формы такой нарко-

тизации.

32

Четвертый способ уйти от тревоги наиболее радикален: он заключается в том,

чтобы избегать всех ситуаций, мыслей и чувств, которые могут ее пробудить. Это

может быть сознательный процесс. Человек, который боится плавать, не лезет в

море. Боящийся гор не занимается альпинизмом. Точнее говоря, человек может осо

знавать наличие тревоги и даже то, что он ее избегает.

Глава 4 Мужество быть

§ 1. Воплощенные узоры страха

Может ли страх приобретать реальные физические очертания? Способно ли

знакомое всем нам чувство страха воплотиться в действительно существующие

материальные объекты? Эти вопросы уже не кажутся праздными с тех пор, как ши-

роко распространились слухи о появлении на небе загадочных предметов — НЛО,

или, говоря проще, «летающих тарелок».

Плотную завесу тайны, скрывающую от нас разгадку этого удивительного фено-

мена, попытался приподнять выдающийся психолог и философ К. Г. Юнг (1875—

1961). Он выдвинул свое, на первый взгляд, невероятное объяснение небесных ви-

дений, которое теперь кажется вполне правдоподобным.

Видения НЛО не следует путать с теми групповыми галлюцинациями, которые

встречались еще в далеком прошлом (примером такого типа галлюцинаций может

служить заблуждение швейцарских пограничников во время Второй мировой войны,

когда все они отчетливо видели надвигающиеся прямо на них немецкие танки, кото-

рых в действительности не существовало).

В случае же с НЛО мы имеем дело действительно с видимыми физическими

объектами, которые, однако, ведут себя не как предметы, а как мысли. В самом

деле трудно, почти невозможно представить себе галлюцинаторные образы или пси

хические фантазии, которые были бы способны подавать сигналы о своем суще-

ствовании, отражаясь на экранах радаров или проявляясь на фотопленке. Да и

большинство очевидцев, наблюдавших подобное, явно не относятся к лицам, кото-

рых можно было бы заподозрить в мистификации.

33

Образ этих загадочных явлений зародился в глубинах человеческого подсозна-

ния под влиянием чувства страха — темного и иррационального. НЛО, по Юнгу,

— это воплощенные узоры страха.

Но ведь страх — всего лишь чувство, порождающие различные эмоции. Оно

может возникать при столкновении с чем-то реально существующим, способ-

ным встревожить или испугать. Оказывается, и сам страх способен выступать в

роли первопричины видений, похожих на некую реальность. Глубинный, возни-

кающий в подсознании, он может приобретать зримые очертания и преобразовы-

ваться в действительно существующие материальные объекты.

Здесь обнаруживает себя специфический механизм психики — механизм

проекции, т. е. переноса внутреннего состояния человека на объект проекции. В

обычной жизни мы сталкиваемся с ним довольно часто. В основе массовых ви-

дений НЛО лежит именно механизм проекции. Аффективное напряжение, страх,

копившийся в подсознании, неожиданно вырываются на свободу, принимая при

этом совершенно причудливые формы. Причем так же, как и в повседневной

жизни, видения, вызванные страхом, никак не связаны с причинами, его поро-

дившими. Зато они обретают визионерский облик, т. е. предстают уже в виде пред-

мета, имеющего конкретные очертания.

На протяжении жизни человека преследуют различного рода страхи. Причем

не всегда его гнетет что-либо конкретное и определенное, как реальная опас-

ность. Человека может пугать предстоящая смерть, хотя он еще довольно молод, он

может приходить в отчаяние при мысли, что его разлюбит близкий человек, хотя ни-

каких признаков этого пока нет. Человек боится как бы потенциально, загодя. Но

его подсознательные страхи могут восприниматься и на уровне сознания и ассими-

лироваться им. «Я боюсь смерти, но все люди когда-нибудь умирают. К тому же я

еще слишком молод, чтобы всерьез задумываться над этим» — вот типичный при-

мер восприятия смерти как сознательного допущения.

В интересующем Юнга случае происходит разрыв между сознательными уста-

новками человека и противостоящими им бессознательными стремлениями.

34

Бессознательное содержание психики опровергается резонами сознания, и оно на-

ходит другие лазейки, в обход логики. Тогда страх с мастерством истинного худож-

ника рисует узоры, не подвластные нашему разуму.

Возникающие при этом образы не усваиваются сознанием, и человек оказыва-

ется в ситуации крайнего психологического напряжения. На свободу вырываются

видения, порожденные бессознательными импульсами. В мир привычных вещей

вторгается что-то, что невозможно объяснить при помощи интеллекта, а наше ра-

циональное сознание отторгает его от себя как можно дальше. Ум отказывается

воспринимать и объяснять загадочные фантомы и тем самым превращает их в ре-

ально существующие объекты, но существующие как бы вовне.

Интересным и непонятным кажется также и то, что большинство наблюдавших

необычайные явления оказываются людьми с трезвым практическим складом ума,

которые раньше не верили в существование НЛО или были к подобным темам со-

вершенно равнодушны. На самом деле ничего удивительного здесь нет. Ибо именно

у таких людей происходит наиболее резкий отрыв сознания от расположенных

глубже слоев бессознательного.

Юнгу удалось сделать одно любопытное наблюдение. Оказывается, среди на-

блюдателей небесных миражей значительное число составляют летчики. Этот фе-

номен довольно легко объяснить. С одной стороны, летчик имеет дело со сложной

аппаратурой, которой он управляет, а с другой — его окружает безбрежная пустота

космического пространства. Его сознание концентрируется на приборах, требую-

щих тщательного наблюдения, но при этом оно нуждается и в каком-то заполнении

окружающей пустоты. Профессиональная дисциплина и здравый смысл не позво-

ляют летчику отвлечься на что-то, что помогло бы ему компенсировать эту пустоту

и одиночество в небесном пространстве. Подобная ситуация — идеальное усло-

вие для спонтанного развития механизмов проекции. Всемогущее бессознатель-

ное как бы мстит летчикам за чрезмерно развитый рационализм и баналь-

ность ясной сферы сознания. Можно сказать, что подавленная духовная сфера

психики человека компенсирует себя с помощью проекций, совершенно не-

35

ожиданных для нашего здравого смысла.

Подобно тому как физический голод или жажда способны порождать всякого

рода галлюцинации, связанные с пищей и водой, точно так же и голод душевный

может вызывать причудливые образы и символы. Особая психологическая природа

феномена НЛО отличает его от всех известных прежде небесных явлений

(метеориты, миражи, шаровые молнии и т. п.). Единственное, что можно с уве-

ренностью сказать об НЛО, — это современный живой миф. Но миф специфиче-

ского типа, принадлежащий нашему просвещенному рациональному времени.

Обращает на себя внимание интересный факт: в конце первого тысячелетия

христианской цивилизации человечество также жило в ожидании конца света. И

наверняка страх, выползающий из темных лабиринтов подсознания, тоже приобретал

причудливые очертания в виде непостижимых реальностей. Мысль о небесном вме-

шательстве соответствовала тогдашнему мировоззрению, однако ничего похожего

на нынешнее НЛО замечено не было. Что же произошло в нашу эпоху?

Почему в небесном пространстве непрерывно циркулируют какие-то предметы,

совершенно не похожие ни на порождение необузданной фантазии, ни на широко

известные в прошлом видения ангелов — вестников божественной воли?

Природа страха не меняется, но формы его проявления зависят от культуры. В

наше богатое техническими совершенствованиями и научными открытиями вре-

мя архетип-ный, т. е. неизменный, образ страха старается принять как можно бо-

лее соответствующую форму. Его узоры напоминают грандиозные сооружения, не-

что технологическое. Это позволяет страху обмануть наше рационалистическое со-

знание и избежать неприличия банальной мифологической персонификации.

По мнению Юнга, разрыв Между различными психическими уровнями созна-

тельного и бессознательного достиг в современной цивилизации такого масшта-

ба, который еще не наблюдался на протяжении всех предшествующих столетий. Это

грозит человечеству потерей динамического равновесия между основными психиче

скими компонентами. Мир темного и таинственного бессознательного проявляет

себя в таких условиях как соперник сознания. Он предстает в виде внешней угро-

36

жающей силы.

В прошлом для сохранения равновесия между сознанием и глубинами подсо-

знания люди имели возможность религиозно-магических действий, обрядов и ри-

туалов, которые помогали им избегать острых коллизий между сознанием и ир-

рациональным. Нынешняя цивилизация освободилась от подобного «предрассуд-

ков» как от лишнего бремени. Современный человек, ведущий заурядный образ

жизни, держится за все обыденное, очевидное, коллективно одобренное и потому

наиболее достоверное. Душа для него не более чем неуловимый туман.

Бессознательное представляет собой совершенно самостоятельную, независи

мую сферу человеческой психики, хотя и взаимодействующую непрерывно с со-

знанием. Удивительным кажется нам то, что страхи, вырвавшиеся из подвалов под-

сознания, превращаются в реально существующие объекты. Еще более удивитель-

но, что объекты эти имеют ярко выраженную геометрическую форму. И уж совсем

поразительно, что из великого множества геометрических фигур таинственные ви-

дения выбрали круг и его очертания. Отсюда и родилось забавное название — «ле-

тающие тарелки». Ведь, по словам очевидцев, все загадочные небесные видения,

которые им довелось наблюдать, имели форму круга или окружности. Мифы,

когда-то созданные нашими далекими предками, вдруг оживают на глазах у совре-

менного человека. Один из таких мифических образов — мандата, что означает

«круг», «окружность». Мандала — это не просто геометрический знак, это са-

кральный символ.

§ 3. Жало страха — тревога

Один из крупнейших теологов прошлого века Пауль Тиллих (1886— 1965) в

книге «Мужество быть» пытается найти выход из ситуации тотального страха. Он

также исходит из уже сформулированного вывода, что страх и тревога различи-

мы, но неразделимы. Они имманентно присущи друг другу. «Жало страха, — пи-

шет он, — тревога, а тревога стремится стать страхом. Страх — это боязнь

чего-либо, например, страдания, отвержения личностью или группой, утра-

ты чего-то или кого-то, момента смерти. Но перед лицом угрозы, которой

37

полны эти явления, человек боится не самого отрицания, которое эти явле-

ния в себе несут, его тревожит то, что, возможно, скрывается за этим отрица-

нием. Яркий пример — и нечто большее, чем просто страх — это страх смер-

ти» (Тиллих П. Избранное. Теология культуры. — М., 1995. — С. 31).

По мнению Тиллиха, предвидение того, что, может быть, поджидает нас

за порогом смерти и превращает трусов, описанное в монологе Гамлета

«Быть или не быть», страшно не конкретным содержанием, а своей способ-

ностью символизировать угрозу небытия — того, что религия называет «веч-

ной смертью». Символы ада у Данте порождают тревогу не своей объектив-

ной образностью, а потому что они выражают то «ничто», сила которого

переживается в тревоге вины.

Страх смерти вносит элемент тревоги в любой другой вид страха. Трево-

га, на которую не повлиял страх перед конкретным объектом, тревога во всей

своей наготе — это всегда тревога предельного небытия. На первый взгляд,

размышляет Тиллих, тревога — это болезненно переживаемая неспособ-

ность справиться с угрозой, которая заключается в определенной ситуации.

Однако более тщательный анализ показывает, что тревога по поводу

определенной ситуации подразумевает тревогу по поводу человеческой ситу-

ации как таковой. Поэтому в тот момент, когда душой человека овладевает

«голая тревога», прежние объекты страха перестают быть определенными

объектами. Они оказываются тем, чем они отчасти были и раньше, а именно

симптомами основополагающей тревоги человека. Как таковые они уже неу-

язвимы, даже если против них вести самую мужественную борьбу.

Эта ситуация вынуждает человека в состоянии тревоги строго опреде-

лять объекты страха. Тревога стремится превратиться в страх, т. к. мужество

способно его встретить. Конечное существо, считает Тиллих, не способно

терпеть голую правду более одного мгновения. Те, кто пережил подобные мо-

менты, например мистики, прозревшие «ночь души», или Лютер, охваченный

отчаянием из-за приступов демонического, или Ницше-Заратустра, испытав-

38

ший «великое отвращение», поведали о невообразимом ужасе голой тревоги.

Избавиться от этого ужаса обычно помогает превращение тревоги в

страх перед чем-либо, неважно перед чем. Человеческая душа — это не толь-

ко фабрика идолов ( как считал Ж. Кальвин), это также фабрика страха: пер-

вая нужна для того, чтобы скрыться от Бога, вторая — чтобы скрыться от тре-

воги. По мнению Тиллиха, между этими двумя способностями человеческой

души существует взаимосвязь. Ведь встреча с Богом, который на самом деле

есть Бог, означает также встречу с абсолютной угрозой небытия. «Голый аб-

солют» (это выражение М. Лютера) порождает «голую тревогу», а она озна-

чает прекращение всякого конечного самоутверждения и не может быть

объектом страха и мужества. Но в пределе всякие попытки преобразовать

тревогу в страх тщетны. Устранить основополагающую тревогу конечного

бытия, вызванную угрозой небытия, невозможно. Эта тревога присуща само-

му существованию.

§ 4. Страх как страсть

Экзистенциальный страх нельзя ни вылечить, ни изжить. Его можно

только испить полной чашей. Ведь он порожденне физической опасности, в

нем обнаруживается не малодушие человека, не его готовность укрыться от

беды. Это метафизический ужас, в основе которого неустранимое горькое

откровение, своего рода прозрение.

Что же заставляет человека испытывать страх как некую страсть? Если

подлинное существование возможно только у беспредельной бездны, то отче-

го не сойтись поближе с образами страха, не разглядеть его причудливую вязь,

не проникнуть в сердцевину всепожирающего ужаса? Только в тревоге я

постигаю себя как существо тотально свободное.

Люди по-прежнему со всей страстью предаются страху. Но что эта за причу

да? Откуда неприродная потребность рождает такое влечение? Человек способен

культивировать в себе страх, переживать такие состояния, когда реальной при-

чины для беспамятства нет. Страх как фантазия, как обыкновенное состояние

39

души — это, строго говоря, что-то неприродное.

Романтизация страха составляет примечательную черту такого сознания.

Оно стремится уловить тончайшие оттенки данного переживания, которое об-

ретает самые причудливые формы, рождает фантастические образы страха.

Утрачены ли эти традиции сегодня? Литература последних столетий —

готические романы, детективы, триллеры, истории ужасов — уже не просто

удовлетворяет человеческую любознательность, пытливость в распознава-

нии кошмаров. Она буквально обслуживает фантазию человека, обу-

реваемого страстью видеть, осязать, переживать страшное. Массовая

культура наших дней немыслима без сюжетики криминальных убийств, по-

гони и воздаяния, расправы и некрофильских влечений. Это ли не страсть?

Наконец, невероятную притягательность приобрели в современной

культуре эсхатологические темы, мотивы вселенской катастрофы и гибели че-

ловечества. Читаем у Томаса Манна: «Поистине существует апокалипсиче-

ская культура, до известной степени посвящающая исступленных в несо-

мненные факторы и события, хотя это и наводит на мысль о странном пси-

хологическом феномене, заключающемся в повторяемости наития про-

шлого, в несамостоятельности, заимствованности, шаблонности исступле-

ний».

Человечество со всей страстью предается страху. Что это за причуда? Ка-

кой потребностью рождено это всепроникающее влечение? Ужас нередко по-

рождается конкретными причинами: боимся смерти, разорения, предатель-

ства, нападения. Все это обусловливает смятение духа. Фактор враж-

дебности, как говорится, налицо. Но есть и другой тип страха, когда реально

никакой опасности нет, но человек все равно пребывает в предельном заме-

шательстве. Это страх человека перед самим собой.

40

Заключение

Итак, страх явил нам свои многочисленные лики. Перед нами прошли

библейские образы всеобщей гибели, возвещенного страдания и спасения. Мы

впустили в себя дантовские картины ада, неисчислимые муки грешников.

Ощутили дыхание смерти, которое превращает в тление все, что некогда было

людской красотой. Содрогнулись сердцем, представив себе оскудевшую планету

без озер и лесов. Вообразили черную пустоту, для которой нет ни названий, ни

красок. Так может выглядеть наша планета после ядерного всесожжения.

Но страх, как мы могли разглядеть это, — это не то, что вне нас, что трево-

жит нас как внешняя, грозная и неодолимая сила. Он переполняет все наше

существо, коренится в недрах психики, мнительно обнаруживая себя в самых

неожиданных обликах. Мы цепенеем от собственной уникальности, от не-

похожести нашего внутреннего мира на иные, противостоящие нам. Мы бежим

от свободы, которая сопряжена для нас с неотвратимой ответственностью. Мы

ужасаемся, обнаружив в себе мертволюбие, желание отринуть жизнь — дар

напрасный, дар случайный...

41

Литература

1. Бердяев Н. А. О человеке, его свободе и духовности. — М., 1999.

2. Кьеркегор С. Страх и трепет. — М., 1993.

3. Рыбакова А. Страх. М., 1990.

4. Симонов П.В. Что такое эмоция? М. Наука, 1966.

5. Страх. Страсти человеческие: Антология. Маргиналии проф. П. С. Гу-

ревича. — М., 1998.

6. Тиллих П. Избранное. Теология культуры. — М., 1995.

7. Хайдеггер М. Время и бытие. — М., 1993.

8. Хорни К. Невротическая личность нашего времени. Самоанализ. — М.,

1993.

9. Шелер М. Человек и история //Человек: образ и сущность. — М., 1991.

10. Щербатых Ю.В., Ивиева Е.И. Психологические и клинические аспекты

страха, тревоги, фобий. Воронеж, 1998.

.

42