Учебно-методическое пособие по аспекту:

«Теория и практика перевода»

Автор: старший преподаватель кафедры РСиЛ

ФГБОУ НИУ (МЭИ)

Рокотянская М.М.

Москва 2020

Данное

учебно-методическое

пособие

предназначено

для

студентов

языковых и неязыковых ВУЗов, изучающих аспект «Теория и практика

перевода». Основной целью данного учебно-методического пособия является

освоение навыков предпереводческого анализа текста, освоение навыка

лексико-грамматического

анализа

современных

текстов

газетно-

информационной

тематики,

а

также

навыка

грамотного

применения

соответствующих переводческих трансформаций.

Текст 1.

Переведите

текст

на

русский

язык

с

учетом

лексико-

грамматических особенностей английской прессы.

Don’t Shut the Golden Door

IMMIGRATION is in the headlines again, with President Obama’s decision last week to

stop deporting young illegal immigrants who came to the United States as children, and

the Supreme Court’s approaching decision on the constitutionality of Arizona’s

crackdown on undocumented migrants.

But too much of the public debate has focused on the legality of immigration without

considering a more fundamental question: What effects has mass immigration had on

American society?

As a result of the 1965 immigration act, which opened the door widely to non-European

immigrants, 40 million foreign-born immigrants now live in the United States. They

make up 13 percent of the population, the largest such proportion since the 1920s. More

than half of these migrants are from Latin America and the Caribbean, although a study

released Tuesday by the Pew Research Center found that Asians overtook Hispanics in

2009 as the fastest-growing group of immigrants.

For the May issue of the Annals of the American Academy of Political and Social

Science, we commissioned some of the most meticulous research done to date about the

effects of immigration on a cross section of American communities — urban, suburban

and rural.

The scholars who participated were in remarkable agreement: while new immigrants are

poorer than the general population and face considerable hardship, there is no evidence

that they have reshaped the social fabric in harmful ways.

America is neither less safe because of immigration nor is it worse off economically. In

fact, in the regions where immigrants have settled in the past two decades, crime has

gone down, cities have grown, poor urban neighborhoods have been rebuilt, and small

towns that were once on life support are springing back.

Scholars can’t say for sure that immigration caused these positive developments, but we

know enough to debunk the notion that immigrants worsen social ills.

For example, in rural counties that experienced an influx of immigrants in the 1980s

and ’90s, crime rates dropped by more than they did in rural counties that did not see

high immigrant growth. Higher immigration was associated with reductions in homicide

rates for white, black and Latino victims. In both Hazleton, Pa., which has a recent

history of hostility toward immigration, and St. James, Minn., a much more welcoming

community, migrants have also bolstered dwindling populations and helped to reverse

economic decline.

In large gateway cities, immigration has been associated not only with a decrease in

crime but also with economic revitalization and reductions in concentrated poverty.

Data from the 2005 American Community Survey showed, for example, that the income

of blacks in the New York City borough of Queens surpassed that of whites for the first

time, a development driven largely by immigration from the West Indies.

Scholars found that immigrant youths in Los Angeles were involved in less crime and

violence than their native-born peers in similar economic circumstances. Research also

has shown that an increase in immigration in cities like San Antonio and Miami did not

produce an increase in the homicide rate. Furthermore, social scientists found that

people in immigrant communities in New York were less cynical about the law than

were people in less diverse communities; they were also more likely to indicate that they

would cooperate with the police.

If migration has had such beneficial effects, why, then, has there been such a persistent

backlash?

Part of the answer surely lies in the social changes — language, political attitudes,

religious mores — that immigrants bring, in addition to the effects of the recession. The

leveling-off of migration, especially from Mexico, may bring a sense of relief to

opponents of these social changes, but if the new research is any guide, the

consequences of the slowdown may be the opposite of what the critics intend.

Comprehensive immigration reform — last attempted during the second term of

President George W. Bush — should be a priority for whoever wins in November. Mr.

Obama’s decision to exempt undocumented children who were brought to the United

States by their parents from harsh deportation rules is an overdue, but welcome, first

step.

Establishing a clear path to citizenship for undocumented adults, creating a more

permissive guest-worker program, reducing unwarranted police stops of immigrants

and preserving families rather than separating them through deportation are

controversial ideas, but they deserve a hearing.

Текст 2.

Переведите

текст

на

русский

язык

с

учетом

лексико-

грамматических особенностей английской прессы.

Students Press for Action on Immigration

o

Young illegal immigrants, saying President Obama has done little to diminish the threat

of deportations they face despite repeated promises, have started a campaign to press

him to use executive powers to allow them to remain legally in the country.

The campaign is led by the United We Dream Network, the largest organization of

young immigrants here illegally who would be eligible for legal status under a proposal

in Congress known as the Dream Act.

The young people are among the most visible activists in a growing immigrant

movement. Their push to focus pressure on the White House reflects deep frustration

with Congress for its lack of action on the legislation and with the administration for

continuing to deport illegal immigrant students, although Mr. Obama says he supports

them.

This week student leaders presented White House officials with a letter signed by more

than 90 immigration law professors who argued that the president has “clear executive

authority” to halt deportations of illegal immigrants who might benefit from the student

legislation. The professors, from universities across the country, pointed to several

measures the president could take under existing laws to defer deportations and permit

young immigrants to stay temporarily.

On May 17 the students held small-scale actions to publicize their demands in 19

locations around the country, including at the Obama re-election campaign offices in

Miami. Gaby Pacheco, a leader of the student network, said Wednesday that they were

preparing larger protests for mid-June if the White House did not respond.

“They say all the time that Dreamers shouldn’t be deported,” Ms. Pacheco said, referring

to the young immigrants. “We’ve heard a lot of talk, but we have not seen action.”

The students’ escalating actions could be a problem for Mr. Obama, who is counting on

strong support from Latino voters to win again in several states that supported him in

2008, particularly Colorado, Florida, Nevada and New Mexico. Polls show very high

support among Latinos for some version of the Dream Act, including 91 percent in the

2011 National Survey of Latinos from the Pew Hispanic Center.

The law professors’ letter, which reads like a legal brief, was intended as a response to

administration officials who have said Mr. Obama does not have the authority to issue a

reprieve for large groups of illegal immigrants. One measure they cite was used by

President Jimmy Carter to admit thousands of Cubans to the United States in 1980,

during the mass exodus known as the Mariel boatlift.

“We did not want doubt about the president’s legal authority to muddy the waters of the

debate,” said Hiroshi Motomura, a law professor at the University of California, Los

Angeles, who was an author of the letter.

Young illegal immigrants say they are impatient because each year more of them

graduate from high school and cannot attend college because of high tuition rates and

barriers to financial aid they face because of their status. More recently, students who

did attend college are graduating and facing larger obstacles because they cannot legally

work in the United States.

“It’s not a question of whether the president can or can’t, “said Lorella Praeli, 23, a

student from Peru here illegally who also is a leader of the immigrant student network.

“It’s a question of whether he will or he won’t.”

Administration officials said this week that Mr. Obama was not likely to take sweeping

action on illegal immigrant students before the election. Officials fear an angry reaction

from Republicans in Congress, who have warned the White House against what they see

as an amnesty by fiat. The officials fear Republican opposition would ruin any chance

for future legislation.

In a speech this month at an immigration forum in Washington, Cecilia Muñoz, the

director of the White House Domestic Policy Council, referred to more limited actions

Mr. Obama had already taken to avoid deporting students. “It is unreasonable to expect

that these tools, no matter how faithfully applied, can fix what is broken about our

immigration system,” she said.

A senior administration official added on Wednesday, “The main focus needs to be on

Congress, because only legislation they pass can provide Dream students with a

permanent solution, which is what they deserve.”

The current proposal of the Dream Act would give legal status to foreign-born high

school graduates who came to the United States illegally as children, if they complete

two years of college or military service. Mr. Obama pushed Congress to pass the

legislation in 2010. It passed the House but was blocked by Republicans in the Senate.

Opposition to the measure has since grown among Republicans, and the party’s

presumptive presidential nominee, Mitt Romney, has said he would veto some versions

of it.

Last month Senator Marco Rubio, Republican of Florida, said he was preparing a new

bill that would give temporary status to illegal immigrant students, but might not

include a path to citizenship. Details of Mr. Rubio’s proposal remain unclear because he

has not yet submitted a written bill.

Текст 3.

Переведите

текст

на

русский

язык

с

учетом

лексико-

грамматических особенностей английской прессы.

Divided by Immigration Policy

THE outpouring was intense this summer when President Obama announced that his

administration would temporarily stop deporting many illegal immigrants who came to

the United States as children. On Aug. 15, thousands of young immigrants flooded

churches and community centers to apply for deferral.

Then, for many, came the hard news that they were not eligible.

Now, friends, siblings and spouses who for years shared the same precarious status find

themselves on opposite sides of a divide, one preparing for lawful work or access to

student loans, the other bracing for the tap of an immigration official.

Mr. Obama ordered the policy change using his executive authority, after legislation he

supported known as the Dream Act — which would have given legal status to young

immigrants — stalled in Congress. The new policy applies to immigrants 30 and under

who came to the United States before they turned 16, and who meet other conditions; it

allows them to work and avoid deportation for two years, but with no green cards or

path to citizenship. As many as 1.7 million people could be eligible, according to the Pew

Hispanic Center, a nonpartisan research organization; another 2.7 million illegal

immigrants age 30 and under are not covered.

In some cases, the difference between being eligible for work or deportation is just a

couple of months.

That difference divides people like Nelly and Alex Cruz, siblings who came from

Honduras six years ago without their parents. Mr. Cruz, who was 12 then, may now be

able to begin a new life, free from the fears that have hung over him; but his sister was

18 when they came. For Ms. Cruz, who has been under a final order of removal since

2010, the threat is real — in its first three years, the Obama administration deported 1.1

million illegal immigrants, more than any presidential administration since the 1950s.

It also divides Boni and Gilda, a married couple who are raising their son, David, in East

Harlem. Boni, who is 28, is eligible; but Gilda is 32, which makes her two years too old

for deferral. She is afraid of being deported — picked up in a raid and separated from

her son or husband. The couple asked to be identified only by their first names for fear

of calling attention to her status.

And Yohan Garcia and Monica Sibri, college students who met as volunteers in Mayor

Michael R. Bloomberg’s office. After graduation, Mr. Garcia, who is eligible for deferred

action, wants to go into politics; but Ms. Sibri, who came from Ecuador two months

after her 16th birthday, said she would have to leave the country “because there’s

nothing else I can do without my papers.”

All six had stories about life as an illegal immigrant and the changes that the new policy

will or will not make in their lives. Mr. Garcia said he began his journey in this country

with a gun pointed at his head; the Cruz siblings said they began theirs in the custody of

border patrols in Texas. None has any certainty about how long the reprieve, which is

hotly contested by many Republicans, might last. The first hurdle, said Alex Cruz, 18,

was getting here. On a recent afternoon, Mr. Cruz unwound after work in the small

walk-up apartment in Borough Park, Brooklyn, that he shares with his sister Nelly, her

boyfriend, the couple’s 2-month-old baby and the boyfriend’s brother. A mattress was

tipped on its side to create space for a living room. Ms. Cruz, 24, dandled the baby,

Brandon, and offered juice. She looked sleepless. The elevated D train rumbled by.

Six years ago, when street gangs and a lack of opportunity drove the siblings out of

Choluteca, Honduras, they boarded a series of buses that took them through Mexico to

the Rio Grande, she said. All through Mexico, Ms. Cruz feared she might be raped; it had

happened to friends who had crossed illegally, she said. “We just kind of made our way,”

Mr. Cruz said. At the border, they said, they joined a large group to swim across the

river, carrying only what they could hold in their pockets.

Almost immediately after they emerged from the river, they were picked up by the

United States Border Patrol and taken to a holding facility in Hidalgo, Tex. — cold and

terrified in an unfamiliar country where they did not speak the language, they said.

“It was worse than being in jail,” Ms. Cruz said in Spanish, her brother acting as

interpreter. “You couldn’t tell if it was day or night. The space was little, and it was cold.

People entered and left, kids, women. They say that this country is for opportunities, but

in reality, you find your own opportunities. It’s really hard.”

Border agents bused some of the Mexicans back across the border immediately, they

said. But for the Cruz siblings, the agents began formal removal proceedings, assigned

them a court date and allowed them to continue by bus to New York, where their mother

was living legally as an immigrant of temporary protected status, which allowed her to

work but not to sponsor family members. She sent them to a man they knew only as

Father Bob, who helped them petition for asylum. From 2006 to 2010, Father Bob —

Robert Vitaglione, a driven priest who represented tens of thousands of immigrants in

court, acting in lieu of a lawyer, until the court barred him last year because of some

glaring mistakes — pleaded their case, but in 2010, the court ordered them to be

deported. They were buying time, but it was running out.

In the meantime, their mother moved them to Goshen, Ind., where she had found a job

in a factory. Mr. Cruz went to high school and made new friends, but as an illegal

immigrant, he felt a distance between himself and his classmates. “You start to see that

you don’t have papers in high school,” he said. “Most of your friends get their drivers’

licenses, and I didn’t. They start getting jobs, and I didn’t.”

For the first time, the siblings split up. Ms. Cruz, who was too old for high school,

returned to New York, where work was easier without papers, and got a job in a

recycling center for cellphone parts, earning $5 or $6 an hour, below minimum wage.

“They take advantage of us because we are Latinos,” she said, meaning because they are

illegal immigrants. When Mr. Cruz finished high school this spring, he returned to New

York to join his sister. He, too, wanted to work, and that was not possible in Goshen.

Had they been legal, he said, they would have all stayed together in Indiana, where the

cost of living is lower. But he needed to earn money for college. In Brooklyn, he found

work delivering fish, at $10 an hour.

When he heard about Mr. Obama’s program, he said, he was both surprised and

ecstatic. The program expands an earlier order to allow what is called prosecutorial

discretion for illegal immigrants who have not committed crimes, and to focus

“resources on individuals who pose a danger to national security or a risk to public

safety, including immigrants convicted of crimes, recent border crossers and repeat

immigration law offenders,” said Peter Boogaard, a spokesman for the Homeland

Security Department. Such discretion does not include a work permit, however. For Mr.

Cruz, the deferral means a chance to continue his education, an opportunity that no one

in his family has had, he said. “I will quit my job, apply for a loan and go to college.” One

study, by the New York Immigration Coalition, an immigrant advocacy group, found

that a legal work permit increases income by about 40 percent. But as the program’s

details came out, the siblings realized that Ms. Cruz was not eligible. For her, the policy

offers no protection.

Their situation is common, said Allan Wernick,

director of Citizenship Now!, an

immigrant legal assistance program at the City University of New York. “Everybody who

is eligible knows someone who isn’t, whether a friend or a family member,” he said.

“We’re getting a lot of inquiries from people hoping it’s flexible, but it’s not flexible.”

Now, Ms. Cruz said, they might be split up again, this time through the president’s

program. When her brother gets papers, she said, she will be the only one without them,

and living under a deportation order.

“When the day comes that Immigration comes to find me, I won’t know what to do with

my kid, to leave him or take him,” she said. “He was born here. It’s not his fault that his

mother is an immigrant.” Her boyfriend, who came illegally from Mexico at age 18, is in

the same situation.

A senior immigration official said her defiance of the final removal order would weigh

against her in consideration of prosecutorial discretion, but that her child would be

considered a factor in her favor, because deporting her would cause a hardship to an

American citizen. The uncertainty worried her.

“Before, I had a lot of dreams, but now I don’t know,” she said. “Before, I would like to

become a teacher or a stockbroker. Before, I didn’t know how the system works in this

country, but now that I know, it’s really hard. Those were just my dreams.”

If she were deported, would her brother follow her back to Honduras? He thought about

it. “No,” he said, sheepishly. “There’s nothing there. But I would help her.”

She turned to him. “At least for two years he will be safe,” she said. “But not me.”

They met at the Mayor’s Office of Adult Education, volunteering because they were

ineligible for paid internships or jobs. Neither knew the other’s immigration status. “I

never wanted to ask Monica,” said Yohan Garcia, 25, “but I was guessing she was one.”

For Monica Sibri, 20, immigration status was never something she talked about. “I

didn’t think it was necessary,” she said. Then one day, some of her friends started saying

that illegal immigrants did not belong here, she said. Ms. Sibri listened but did not say

anything at first, absorbing her friends’ comments like a blow. “I realized this was

something that was keeping us apart,” she said. “I opened myself to them. I said, ‘Listen,

this is me.’ ”

A spokeswoman for Mayor Bloomberg said that by executive order, city employees do

not ask people about their immigration status. Volunteer work does not require work

authorization. The two friends are alike in many ways: They are ambitious, serious and

drawn to political discussions on Facebook. Both are in college, studying political

science — Mr. Garcia at Hunter College, Ms. Sibri at the College of Staten Island. Mr.

Garcia came from Mexico at 15, through what he said was a harrowing seven-day hike

across the Arizona desert, during which his group was robbed at gunpoint. Ms. Sibri

said she was 16, and still a sheltered private-school student, when she came from

Ecuador in a crossing that she described as “like a vacation for us.” Both struggled to

learn English. Both thought they were the only person they knew without papers.

But the difference in their ages when they immigrated — he at 15, she at 16 — means a

sharp distinction in the way they approach their futures now.

Ms. Sibri first heard about the president’s deferred-action program through Mr. Garcia,

who wrote about it on his Facebook page. They started asking each other questions,

mainly about immigration policy. She was thrilled by the news. She was volunteering at

both the mayor’s office and a pharmacy, while her parents paid for her education — her

mother by cleaning houses, her father by working in the kitchen of an Italian restaurant.

With work authorization under the program, she could contribute to the family

expenses.

“The first thing I did was tell my parents about it,” she said. “They were excited. Then we

realized it didn’t apply.” She had entered the United States too late. The news was

crushing, she said. “Sometimes the only thing that relieves the pain is to cry.”

For Mr. Garcia, who is still gathering documents for his application, the new law may

allow him to pursue jobs now closed to him, he said. He had gotten offers from the

mayor’s office, the labor union Local 32BJ and City Councilman Ydanis Rodriguez, but

had to decline them all because of his status. Instead, he worked the overnight shift at a

24-hour bagel shop in Williamsburg, Brooklyn.

“When I got offered a job at 32BJ and couldn’t take it because of my immigration

status, I felt like crying,” he said. “I thought, no matter what I do, I was never going to

get one of these job opportunities. Even though you were volunteering, giving your time,

the city or the state or the country wasn’t giving you anything back. You were just a

number on the side that didn’t count.” But now, he said, all that has changed. “Deferred

action is going to make us feel we’re a part of society.”

For Ms. Sibri, though, the law’s limits seemed arbitrary.

“A politician on the news said the people who come after they turn 16 are capable of

understanding what they’re doing. I didn’t know. That little detail about the age really

bothers me.”

The painful part, she said, comes when she thinks about life after graduation. Without a

deferral, she will not be eligible for lawful work. So she has come to a hard decision. Her

only future, she said, was to return to Ecuador.

“I told my parents, and they’re absolutely not happy about it,” she said. “They spent a lot

of money thinking they’re going to give me a better future here. I’m really scared of what

I’m going to do over there, because I’ll be starting at zero.”

Boni and Gilda came to New York separately from the same town in Puebla, Mexico.

When they met again at a party here, she was surprised, Gilda said. Boni, four years her

junior, had been so young the last time she saw him back in Puebla. On a recent

morning, in the office of a neighbor from East Harlem, she laughed thinking of their

first meeting. “I remembered him much smaller,” she said through an interpreter.

He worked in a restaurant kitchen; she worked at a jewelry factory. They started dating

and married, and she gave birth to their son, David, six years ago. In recent years, Boni

has started paying taxes, in hopes that some form of amnesty will become available.

They spoke uneasily of their status under the new policy.

When it was first announced, both thought they were ineligible. Gilda, 32, was too old;

Boni did not think he had the proper documents — a common problem for many

immigrants, especially from rural areas, said Chung-Wha Hong, executive director of

the New York Immigration Coalition. She added, “We’re hearing more and more about

scammers trying to take advantage of these people,” she said.

A neighbor who works at the coalition told Boni how he could apply using affidavits to

prove his dates of residence.

“It’s going to open a lot of doors,” he said. “I always wanted to open a business, but

because of the papers situation, I always think I’m not going to be able to do it. But if I

qualify and can get this, it’s going to be more easy for me to one day open a business or

start going back to school, apply for some financial aid. Or prepare for something in

life.” In Mexico, he had stopped his education after middle school, when school was no

longer free. In New York, he finished high school but could not afford college. Now, he

said, that might be possible.

“We both wish we could be eligible for deferred action,” he said. “One of us is living in

fear; we’re still in fear that we’ll be separated.”

For Gilda, all focus now is on raising her son. David plays soccer and takes swimming

lessons, and recently took a test to qualify for gifted and talented programs, missing by

three points. “We’ll try again,” Boni said.

“I am afraid of being separated, hearing about raids, in case there’s a raid in the

workplace,” Gilda said. “I think about my child, and what it would be for us to get

separated. Or what if they get me while I’m with my child? My husband says not to

worry, but it’s something I’m afraid of.”

And if Gilda is arrested by immigration officers, what would they do then? It was too

much to think about, she said.

“We haven’t had that conversation,” she said. “It’s a scary thing.”

Текст 4.

Переведите

текст

на

русский

язык

с

учетом

лексико-

грамматических особенностей английской прессы.

In Arizona, Immigrants Make Plans in Shadows

PHOENIX — Miguel Guerra has a wife, three children and a house. He has a car, but no

driver’s license. He has business cards, but no immigration papers. He got into the habit

of keeping his cellphone close when he drives so he can quickly call a cousin, the only

legal resident among his relatives in the United States, in case he gets pulled over.

If he does not call again within an hour, he said, the cousin knows to look for him at the

county jail.

Mr. Guerra, 36, moved here 13 years ago, before Arizona made illegal immigrants a

target, turning once mundane tasks like driving to the grocery into a roll of the dice.

Protesting the state’s strict immigration laws “hasn’t changed anything,” he said, so one

recent evening he took a more pragmatic approach. He filled out an affidavit designating

his cousin to care for his children, his money, his house and everything else he owns

should he be arrested.

The Supreme Court is set to hear arguments next week challenging the most

controversial sections of an Arizona immigration law, known as SB 1070, which seeks to

push illegal immigrants out of the state by making it hard for them to go about their

lives and earn a living. Lower courts have prevented many of the most controversial

provisions from taking effect, but that has not stopped a chill from seeping into the

bones of the state’s immigrants.

“Preparing for the worst is our best defense these days,” Mr. Guerra said.

Here and elsewhere in Maricopa County, where one in three residents is Hispanic,

illegal immigrants — interviewed at car washes, outside dollar stores, in schools and at

the offices of a grass-roots organization called Puente, where Mr. Guerra and others

worked on their affidavits — seemed almost indifferent to how the Supreme Court will

rule on the constitutionality of the law. Having lived through years of relentless

enforcement of the state’s anti-illegal-immigration measures by the hard-line sheriff,

Joe Arpaio, they feel little can make life harder than it already is.

Mr. Guerra said he no longer risked taking his family on road trips to Disneyland in

neighboring California. Maria Jesús, 55, who has a tire store that caters mostly to illegal

immigrants, said she was on the verge of bankruptcy because most of her clients had

either fled the state or were unemployed and broke. A man who said he recently spent

time in a federal immigration detention center in Florence, Ariz., after he was pulled

over for speeding, and who asked to remain anonymous to avoid more legal trouble,

says he leaves home every morning afraid he will not come back. (He was freed on bail

and has a date in court to decide whether he will be deported, he said.)

Seated across from him at Puente, a woman who would say only that her name was

Leticia and that she was 27, interjected: “The people who are home, waiting, are just as

afraid. You leave, and we wonder if today is the day you’re going to get arrested.”

The Department of Homeland Security estimated there were 360,000 illegal

immigrants in Arizona as of January 2011, the fewest since 2000.

The downturn in the economy, which hit Arizona particularly hard, may offer only part

of the explanation for the decline. In 2010, the number of births by Hispanic women fell

below the number of births by white women for the first time in seven years, and it

continued to fall at least through February, according to state statistics. The drop, 28

percent over all, is too steep to be explained by a decline in fertility rates alone; Jeffrey

Passel, a demographer at the Pew Hispanic Center, said it might suggest that there were

fewer Hispanic women of child-bearing age.

Since the bill cracking down on illegal immigration was passed by the State Legislature

in May 2010, enrollment at the Balsz Elementary School District here in Phoenix, where

70 percent of the students are Hispanic, has dropped by 8 percent, and fewer parents

volunteer to walk children to and from school, the superintendent, Jeff Smith, said.

“We think it’s because they’re afraid of being on the streets,” Dr. Smith said.

It has not always been that way. In 2005, when Senator Edward M. Kennedy of

Massachusetts and Senator John McCain of Arizona unveiled a bipartisan immigration

bill, which would have provided a path to citizenship to certain illegal immigrants, about

50,000 people rallied here in support. They again took to the streets by the thousands,

part of a wave of protests that spread across the country, as SB 1070 made its way

through the Legislature.

Their battle quickly moved to the courts, where the law’s most controversial aspects —

like giving law enforcement officers the authority to detain anyone they suspect of being

in the country illegally and requiring them to determine the immigration status of

people who have been arrested — have polarized the political debate about immigration.

A rally has been scheduled here for the start of the Supreme Court’s hearing. Organizers

are hoping a few thousand people will turn out; in private, their estimates are less

optimistic.

“The excitement of four years ago has turned into bitterness; hope has turned into fear,”

said Alfredo Gutierrez, a former state senator and radio host whose call-in show allowed

immigrants — illegal and otherwise — to air their feelings in public in the early days

after the bill was passed.

The measure “was clearly an attempt to put the entire Latino community under siege

and to a certain extent it has succeeded,” Mr. Gutierrez said.

At Puente, the law was an exclamation point of sorts at the end of one advocate’s long

explanation about the other state measures against illegal immigrants: an English-only

law in 2002, propositions in 2004 and 2006 blocking their access to state benefits and

their right to post bail, a requirement in 2008 that employers check their workers’

immigration status.

It was Week 3 of Puente’s six-week “defense” course, the first that the group has offered

since opening in 2007 in response to Sheriff Arpaio’s raids on Latino workplaces and

neighborhoods.

“I don’t need SB 1070,” Sheriff Arpaio said last week. “We’ve been arresting more

illegals than we did in the past. We have enough state laws to do that.”

In their wallets, participants in Puente’s course carried a paper that reads: “I will not

sign without a lawyer! Slide the warrant under the door!” They also heard other tips: If

you have a car, make sure it is registered to someone with a driver’s license. If you have

a job, make sure someone knows to collect your pay if you are not around. If you have

children, make sure to authorize a legal resident to pick them up at school.

Mr. Guerra spoke of friends who had packed up and left — to Utah, Nevada, Washington

State — only to come back after finding no jobs or running into laws much like the one

that drove them from Arizona.

“I don’t want to live a nomad,” he said. “So here I am, getting ready for what’s to come.”

Текст 5.

Переведите

текст

на

русский

язык

с

учетом

лексико-

грамматических особенностей английской прессы.

Undocumented Life Is a Hurdle as

Immigrants Seek a Reprieve

Chul Soo, a 27-year-old illegal immigrant from South Korea, has lived on the fringes of

society in recent years, working off the books at a video game store and a beauty

supplies wholesaler in New York City, carrying neither a driver’s license nor credit

cards, and having little contact with the government.

Now he is applying for a new program that offers illegal immigrants who came to the

United States as children a reprieve from deportation if they can demonstrate that they

have been in the country since 2007, among other requirements. Yet Chul Soo, who said

he arrived in 1995, is finding that he has little in the way of proof of his whereabouts for

the last five years.

“It’s frustrating,” he said, referring to his effort to piece together a mosaic of records. “I

really need this right now.”

Since President Obama announced the program in June, illegal immigrants across the

country have been scrambling to collect evidence to qualify.

Their challenge is this: How do you document an undocumented life? Applicants must

prove that they were brought to the United States before they turned 16; that they have

lived here continuously for the past five years; and that they were in the country and

were under age 31 on June 15. They must show that they are enrolled in school or have

graduated from high school or received an equivalent G.E.D. certificate, or have been

honorably discharged from the military. An immigrant who poses a threat to national

security or has been convicted of a felony, a serious misdemeanor or three minor

misdemeanors will be rejected.

Some illegal immigrants have lived lives nearly indistinguishable from those of citizens,

amassing school transcripts, medical records and bank statements. But many have

remained under the radar, appearing rarely, if at all, on official or business records.

To take part in the program, many have had to retrace their often-circuitous and

sometimes clandestine paths in the United States. Some have had to take the

uncomfortable step of calling former employers to request affidavits attesting to their

prior arrangements — at the risk of placing those employers in legal peril.

“One of the most striking things is the desperation and sadness when you’re talking to

someone who absolutely qualifies but they can’t provide documents that prove it,” said

Jacqueline Esposito, director of immigration advocacy at the New York Immigration

Coalition, an umbrella group that has received about 1,400 requests for legal assistance

since mid-August, when the federal government began accepting applications.

Chul Soo, who recently moved with his parents from Staten Island to Flushing, Queens,

says he came to the United States when he was 10. (Chul Soo is his given name. Like

other applicants interviewed, he requested that his family name be withheld because he

was concerned that he was still vulnerable to deportation.)

His paper trail all but dried up after he dropped out of high school on Staten Island and

got a G.E.D. certificate in the mid-2000s.

All he has to show are bits and pieces: a transcript from the Borough of Manhattan

Community College, which he attended for one semester in 2007; tax records from

2009, when he worked for a few months as a dental technician trainee using a relative’s

Social Security number; recent pay stubs from his current job as a manager at an

electronics company; and statements from a bank account that he opened for two

months this year.

He is left with gaping holes for 2008, 2010 and 2011, and is working with lawyers at

the MinKwon Center for Community Action, an advocacy group in Flushing, Queens, to

fill them. He said he was considering approaching his two former bosses to request

affidavits of support.

“I don’t know why I have to go through all of this,” he said.

For others, the process has been no more difficult than it would be for a citizen.

Hina, 22, a Pakistani immigrant who came to the United States with her family when

she was 10, said she had the good fortune to have parents who saved everything — tax

documents, school correspondence, report cards, medical records, utility bills.

She said the family stepped up the archiving in recent years in light of the debate over

the Dream Act, which would give legal status to young illegal immigrants. (The

legislation has not been approved by Congress.)

Still, she noted, her parents — illegal immigrants who do not qualify for the program —

wondered whether their children’s applications might somehow lead to their

deportation.

“But my parents finally decided that it was worth the risk,” Hina said. “They came here

for their children. It didn’t make sense for all of us to sit here in the dark and wait this

thing out.”

Last month, Hina submitted applications for herself, her younger brother and her sister.

Her older brother applied separately.

But her experience seems to be relatively unusual.

Rigoberto, 23, an illegal immigrant from Mexico, arrived in the United States in 1995

with his family and has transcripts from the New York City public schools to establish

his presence before he was 16 and for two of the past five years. But he lives with his

father and works off-the-books in construction.

The only documentation he has from the past few years is a letter that he received from

the Selective Service System a few months ago confirming that he had registered. He

said he hoped it would at least show that he was in the country on June 15.

Rigoberto is considering asking his boss at a construction company to sign an affidavit

testifying to his presence in the country this year.

“Do you think he would get in trouble?” Rigoberto asked.

Immigrant advocacy organizations around the United States have been swarmed by

people seeking help with their applications to the new program, but lawyers said they

were not entirely sure what the government allowed as proof.

The uncertainties, and the challenge of assembling the documents, may have

contributed to a smaller-than-expected number of applications. Immigration authorities

were preparing to receive as many as 250,000 in the first month of the program, but

ended up with less than a third of that.

Applicants have been creative. Some have collated date-stamped Facebook photographs

of themselves, said immigration lawyers and advocates. particularly those taken in front

of recognizable American backdrops. Others have printed out records of activity on

cellphone apps, like Four Square, and collected schedules and records of sports leagues

in which they have played.

The Rev. Mark Hallinan of St. Mary of the Assumption on Staten Island said he had

received dozens of requests for help. He and his staff have combed the parish archives

for sacramental records of baptisms, communions and confirmations.

“There’s been a steady flow of persons coming in looking for, at minimum, a letter from

me saying I recognize them as having participated in the life of the parish,” he said.

Yaida, 17, said that she was short just one document — a Mexican passport, to prove her

identity — and that the quest for it had reopened family wounds.

Her father abandoned the family when Yaida was young. Her mother has been seeking

to gain full custody over the children, but the process has been slow because Yaida’s

father, who lives in Mexico, is not cooperating.

Unless her mother secures full custody, Mexican law requires that Yaida also receive her

father’s authorization to obtain the passport. In the meantime, she waits.

“I have all the school papers, I have the doctors’ documents, I have church documents

for confirmation,” she said, her voice trailing off. “I have everything except a passport.”

Luis, a 26-year-old Mexican immigrant, arrived in the United States in 2000 when he

was 14, but his search has been complicated by moves and job changes and the fact that

he has lived in both New York and Delaware.

He has pieced together a collage of documents from employers in both states, from

G.E.D. programs and from a money-transfer company that he used to send remittances

to relatives in Mexico.

One former employer at a restaurant in Delaware balked at his request for copies of old

W-2 forms, Luis said. (He had been working and paying taxes under a fake Social

Security number, he said.)

“He told me, ‘I don’t want problems, I don’t have time, I am busy, that was a long time

ago, it will cost me some money,’ ” Luis recalled. But Luis lobbied him with e-mails,

phone calls and faxes asking for help. The employer finally agreed.

“It was difficult, but now I am about to apply,” he continued. “I hope everything will

come out right.”

Текст 6.

Переведите

текст

на

русский

язык

с

учетом

лексико-

грамматических особенностей английской прессы.

Hut Group CEO to get £830m in shares in

one of UK's biggest payouts

The chief executive of The Hut Group (THG) is to receive one of the biggest

payouts in UK corporate history after the recently listed online retailer’s share

price rose, sparking calls for higher taxes on the super-rich.

Matthew Moulding, who founded the company in 2004, will receive at least

£830m in shares after the share price of the company rose to hit targets set at

its flotation on the London Stock Exchange in September. His total share

awards could rise further if the company’s market value reaches £7.25bn.

Moulding started THG as a business selling CDs tax-free online, and pivoted

to running websites for other retailers such as Asda, Tesco and WH Smith.

The company now sells itself as a technology provider helping brands such as

Nestlé, Unilever and Danone to sell direct to consumers.

As well as the share awards, Moulding will receive a base salary of £750,000 a

year – a large increase from the £318,000 he took as salary in 2019. However,

from the initial public offering onwards he has committed to donating salary

payment to charity. In total last year, Moulding’s company paid him £4.7m,

mostly in share awards.

The huge pay packet could dwarf the £323m that Denise Coates, the owner of

the Bet365 gambling website, was paid in 2018.

Luke Hildyard, the director of the High Pay Centre, a campaign group, said:

“Payments worth hundreds of millions of pounds are far more than any

individual needs or could possibly ever spend, and will strengthen the

argument for more effective taxation of corporations and the super-rich.”

Hildyard said THG was guilty of a “litany of corporate governance abuses”,

including an arrangement under which Moulding will receive £19m a year in

rent from the company on properties he owns.

Hildyard also criticised the company’s remuneration committee. He said: “As

is often the case, THG’s remuneration committee is comprised of other serving

executives who personally benefit from the prevailing culture of excessive top

pay, and have no incentive to think critically about its costs and benefits – to

the business or wider society.”

Share awards kick in for Moulding and other senior executives – including the

chief financial officer, John Gallemore, and the commercial director, Steven

Whitehead – when the market value of the company’s shares breaches certain

levels. As long as the market value remains above those “milestone” levels for

more than 15 days, the payouts are triggered.

Almost all of the milestones have been achieved, as first reported by the Daily

Mail, although the executives are only eligible for the full bonus if the

company’s value reaches £7.25bn before 31 December 2022.

A spokesman for THG said: “We are delighted with the market reaction to our

IPO and that all of our shareholders are benefiting from the strong

performance of the business. The equity scheme was put in place when THG

was a private company, and we are delighted that over 200 THG staff have

already shared in the scheme, worth around £200m today.”

Текст 7.

Переведите

текст

на

русский

язык

с

учетом

лексико-

грамматических особенностей английской прессы.

India oil well fire extinguished after five

months

Flames and smoke billow from the Oil India well in Tinsukia, in the north-eastern

state of Assam in June. Photograph: Biju Boro/AFP/Getty Images

A massive oil well fire that raged for more than five months in north-

east India has been extinguished, officials have said.

Oil India engineers have been battling the blaze in Assam since an explosion

in June, weeks after the well blew out and began discharging huge quantities

of natural gas.

Two employees of the state-owned company died in the blast, which sent a

wall of flame and plumes of smoke into the sky. A third worker died in

September after an accident at the site.

Experts from Singapore, the US and Canada joined efforts to contain the

inferno, and Oil India spokesman Tridiv Hazarika said on Sunday the fire had

now been “doused completely”.

“The well has been killed with brine solution and is under control now,” he

said, adding that the well had yet to be capped. “There is no pressure in the

well now and it will be observed for 24 hours to check if there is any amount of

gas migration and pressure build-up.”

Thousands of villagers in Tinsukia district were relocated to relief camps after

the blaze started. A farmer who lived beside the site said his home had been

damaged by the fire and hoped he would be fully compensated for his losses.

“Even if the fire is doused, we cannot possibly go and live in that house any

more – we lost not just our cows, goats, fields, crops but our mental and

physical peace, too,” Akheshwar Chetia told the Indian Express newspaper.

The Baghjan oil field is next to the Dibru-Saikhowa national park and the

wetland habitat of several endangered species, including tigers and elephants.

The region is also home to several bird sanctuaries.

The Wildlife Institute of India said in a July report that the oil spill had

brought a “large-scale impact” on local plant and animal life.

“The toxins released are known to have long-term persistence in soils and

sediments, which will not only affect current life conditions, but due to

sustained release over a long period, pose a serious health risk for a longer

term,” the institute added.

The disaster has cost Oil India more than $30.5m as of late September,

according to the firm’s quarterly financial results released last week.

Текст 8.

Переведите

текст

на

русский

язык

с

учетом

лексико-

грамматических особенностей английской прессы.

New labs will more than double UK Covid

testing capacity in 2021

Facilities will allow 600,000 more PCR tests a day to be processsed, in sign

Covid-19 testing capacity in the UK is to be more than doubled, with major new

laboratories to open early next year in a sign the government is planning for the

pandemic to persist despite hopes for a number of vaccine candidates.

The facilities, one in Leamington Spa and the other in an unidentified location in

Scotland, will employ up to 4,000 people and increase the number of PCR tests –

the gold-standard swab tests already used across the UK – that can be processed

daily by 600,000, from 520,000 today.

The government said the “mega-laboratories” would speed up test processing,

while the health secretary, Matt Hancock, said they would be useful in “future-

proofing our national infrastructure to respond to future epidemics”.

The labs are due to be up and running in the first months of next year, the

Department of Health and Social Care (DHSC) said last night. There was no detail

on costs or who will manage them.

On Sunday, a leading scientist behind the BioNTech/Pfizer vaccine candidate,

which has cleared interim clinical trials and shown 90% effectiveness in stopping

people from falling ill, said he was “very confident” it would also reduce

transmission of coronavirus by “maybe 50%”.

Prof Uğur Şahin, chief executive of BioNTech, told the BBC his aim was for

normality to return next winter, with the vaccine programme rolled out throughout

2021.

His comments and the construction of the new laboratories reinforce warnings that

the end of the pandemic remains many months away. However, on Sunday, the

head of the Office for National Statistics, Prof Sir Ian Diamond, confirmed a

“slowdown in the rate of growth” in cases in the country, however.

With two weeks of England-wide lockdown restrictions still to come, Prof Susan

Michie, a member of Sage, said at the weekend that the public must resist breaking

the rules in order to be in a position to see family at Christmas. Prof John

Edmunds, another Sage member, added: “We need to take a long-term view and be

sensible and realise that we’re going to have to have restrictions in place for some

time.”

As well as the BioNTech/Pfizer vaccine, some doses of which could be ready for

rollout by Christmas as long as results and approval go as hoped, more than 170

other vaccine candidates are in development, 11 of which are in phase 3 efficacy

trials.

Results from the University of Oxford/AstraZeneca vaccine candidate are expected

within weeks, and there are also high hopes for a candidate from the US company

Moderna.

If the new labs are not needed for Covid testing they will be used to boost capacity

to improve testing for illnesses including cancer, cardiovascular and metabolic

diseases, the DHSC said.

The UK already has five Lighthouse laboratories in Milton Keynes, Alderley Park,

Glasgow, Cambridge and Newport with others being set up in Charnwood,

Newcastle, Brants Bridge and Plymouth.

Meanwhile, the Labour leader, Keir Starmer, has written to Boris Johnson

requesting a national action plan for the vaccine rollout, which he predicted could

be the Britain’s largest logistical operation since the second world war. The

government has already ordered 40m doses of the BioNTech/Pfizer vaccine –

enough for 20 million people to receive the required double dose.

Starmer said town halls and sport centres may need to be turned into local vaccine

clinics. He also wants to see criteria for eligibility for the vaccine and a guarantee

of “equitable access … no matter where you live”. The new laboratories will

process tests carried out at hundreds of testing sites up and down the country and at

home. On Sunday, it emerged that a test site run by G4S at Postwick, near

Norwich, has been shut down after four staff tested positive for the virus.

“The site will be deep-cleaned as per Public Health England guidelines and

reopened as soon as possible,” a spokesperson for G4S said.

Dido Harding, the chief executive of NHS test and trace, said the new laboratories

were needed to match an increasing number of test sites where people go for swab

tests. About 300,000 PCR tests are being processed daily – double the number in

August and 10 times the number in late April.

The new labs are separate from the “Operation Moonshot” rapid testing

programme, which gives results in less than an hour using different technology and

is being trialled in Liverpool, Stoke-on-Trent and, from Monday, with visitors to

around 20 care homes in Hampshire, Cornwall and Devon.

“The addition of these new labs will mean another step up in our testing capacity

next year,” Harding said. “Not only will that mean more tests, but it will also mean

they can be processed more quickly, and the time it takes to receive results is

reduced.”

The health minister Lord Bethell, who is overseeing testing, said of the new

laboratories: “This work is absolutely crucial to tackling Covid-19 and enabling

the return of more normality to our lives.”

Текст 9.

Переведите

текст

на

русский

язык

с

учетом

лексико-

грамматических особенностей английской прессы.

6,000 UK volunteers to be injected with

Covid vaccine in phase 3 trial

Third vaccine to undergo large-scale clinical testing in Britain has been

modelled on Ebola jab

Six thousand British volunteers are to be injected with an experimental Covid vaccine

modelled on an Ebola jab.

It is the third Covid vaccine to enter large-scale clinical trials in the UK. Pursuing

multiple candidates is essential to guarantee UK supply and ensure that most effective

vaccine is identified, researchers stressed.

Already undergoing large clinical trials in British patients are the Oxford Covid vaccine,

and one being developed by the US biotech company Novavax.

A phase 3 trial of the latest vaccine, developed by global pharmaceutical company

Janssen (a subsidiary of Johnson & Johnson), begins on Monday.

Phase 3 trials are designed to test the safety and effectiveness of drugs or vaccines in

thousands of people. It will initially involve 6,000 volunteers from 17 sites across the

UK, including Belfast, Bristol, Cardiff, Dundee, Leicester, London, Manchester,

Sheffield and Southampton. A further 24,000 volunteers are to be recruited from other

countries.

Like the Oxford vaccine, the Janssen candidate uses a weakened common cold virus

called an adenovirus to deliver instructions for making the coronavirus’s surface spike

protein to our cells.

Cells infected begin making the viral protein and expressing it on their surface,

triggering an immune response. This includes the development of “memory” immune

cells, which should protect against future coronavirus infections.

However, whereas the Oxford vaccine is based on an adenovirus from chimpanzees,

Janssen’s vaccine uses a human adenovirus, which has been modified so it can no longer

multiply or cause disease. The same virus forms the backbone of a recently approved

Ebola vaccine, deployed during the 2019 outbreak in the Democratic Republic of the

Congo.

Janssen’s vaccine has already undergone smaller phase 1 and 2 trials, and interim

analysis of a single-dose study suggests that it induces a robust immune response and is

generally well-tolerated. Assuming it proves safe and effective in larger trials, 30m doses

could be made available to the UK by mid-2021, the business secretary, Alok Sharma,

said.

“The recent news is enormously exciting for the whole world, but we must not take our

focus off continuing the important research to work out which vaccines work best for

different people to provide long-lasting, effective protection against Covid-19,” said Kate

Bingham, chair of the UK vaccine taskforce.

“We also can’t be certain that vaccine supply will be efficient and effective and secure

from any one manufacturer, wherever it’s being made in the world,” said Saul Faust, a

professor of paediatric immunology and infectious diseases at the University of

Southampton,

and

principle

investigator

of

the

Janssen

trial

in

the

UK.

So far, about 25,000 Britons have participated in Covid vaccine trials, and more than

310,000 have indicated their willingness to participate by signing up to the NHS vaccine

research registry.

Bingham said there was a particular need for volunteers from those who are at greatest

risk of coronavirus, including frontline health and social care workers, and people from

black, Asian and minority ethnic backgrounds.

Faust stressed that participating in a vaccine trial would not exclude anyone from

routine immunisation against Covid-19 later on. People who suspect they might have

had Covid-19, but were never tested, are also eligible to participate in the Janssen trial.

Текст 10.

Переведите

текст

на

русский

язык

с

учетом

лексико-

грамматических особенностей английской прессы.

'Customers are calling us crying': scams and soaring

prices as Californians move out

With housing prices and wildfires driving residents away, the moving business

is booming – bringing its own set of problems

R

ecord numbers of residents have been leaving California in recent years,

but

in 2020 the growth of remote work, the lure of cheaper housing and a summer

of unprecedented wildfires has accelerated the trend. As a result, the moving

business in San Francisco’s Bay Area is booming, but the surge has come with

its own set of problems.

Moving trucks are hard to find, prices to get out of the Bay are being pushed

sky-high, and the supply side of the market – with high starting costs and

because movers are required to obtain state licenses – has been slow to

respond.

The shortage has created openings for an underground moving economy

complete with scammers who take advantage of desperate California escapees,

left without easy options.

Moving companies across the Bay have said they were booked up months in

advance through the summer. It continued through the autumn – in typical

years, the industry sees a lull after kids start school. A spokesperson at Gentle

Giant moving company says it performed three times the number of moves

out of San Francisco in September 2020 than a year earlier.

Even at U-Haul stores – the rental truck retailer with the largest fleet across

the US – trucks are in short supply. With so many trucks departing the Bay

Area, the exodus has left an imbalance of returning vehicles. The shortage has

sharply driven up truck prices for one-way trips out of town.

“Two households are moving out of California for every one moving in,” says

Mark Perry, a professor of economics and finance at the University of

Michigan who has been studying the US migration market over the past few

years. “U-Haul is pricing it based on the imbalance they see and they now have

a shortage of trucks in San Francisco.”

U-Haul changes truck prices regularly, but Perry has noted the pattern over

time. Checking online recently, he noted that trucks going from Phoenix to

San Francisco were only $311, but going the other direction it cost $2,500 –

roughly eight times more. He checked cities in other top destinations for

Californians, including Texas, Washington and Nevada, and found all

outbound rates to be exponentially higher than inbound ones.

The high demand and high prices have created perfect market conditions for

exploitation. Scammers are cashing in.

“There are hold-hostage cases where a mover will take possession of the

belongings after agreeing to a price with the consumer, and then they will not

give the belongings back unless the consumer pays well over and above what

the agreed-to price was,” says Yeaphana La Marr, the acting chief of the

California bureau of household goods and services, which regulates the

moving industry. “Some just take the belongings and they are never seen again

by the people who contracted for a move.”

The agency is also trying to crack down on new movers who are entering the

booming market without licensing or insurance required by the state.

Legitimate movers fill out an application, pass a test, undergo a background

check and put up a $500 filing fee to obtain a license, and they have to prove

they have the necessary resources and coverage to operate.

“Unlicensed activity is a major problem in the household moving industry and

it creates a lot of consumer harm,” says La Marr. It is an accident-prone

industry and customers could find themselves on the hook if they

unknowingly hire a mover that doesn’t have liability insurance or workers’

compensation. The underground moving economy is hard to track, but La

Marr says the bureau does investigations based on tips from the public or

other agencies, including local law enforcement. The bureau has seen a 74%

surge in consumer complaints about movers since last year. “We don’t know

whether Covid is a contributor or there are other factors, such as increased

knowledge of the bureau,” she adds, explaining that her agency only assumed

administration of moving industry regulations in 2018.

When an unauthorized mover is caught, the state will work with them to get

licensed but some offenders are hit with citations, fines and, in some cases, jail

time.

“For the more egregious violators, we would do a [district attorney] referral

and that would be tried criminally,” La Marr says, adding that violators can be

charged up to $10,000 per move. “The penalties are really high. So it is

shocking how large the underground economy is.”

Unlicensed movers also make things more difficult for legitimate movers, who

are now competing with low-balled offers from less experienced workers and

more flexible timelines.

“This is a profession. It is a difficult job. To do it over and over again and to do

it well requires a high degree of skill and physical ability,” says Steve

Weitekamp, who heads the California Moving and Storage Association.

Though this year has been good for business, he says his members have found

it difficult to navigate, especially with constrained capacity. Moving companies

have struggled to keep up. A spokesperson at Gentle Giant said several movers

took voluntary leave due to family responsibilities and fears over catching the

virus when the Covid-19 crisis hit, tightening already strained resources

.

“We are frontline essential workers and we are put in different environments

every day so it is high risk,” La Marr says. “Because of Covid, because of the

high demand, we are not able to handle everybody at the time they want.” He

has been frustrated to see customers flocking to quick-turnaround service and

low prices rather than relying on trustworthy providers. It can come at a high

cost.

Текст 11.

Переведите

текст

на

русский

язык

с

учетом

лексико-

грамматических особенностей английской прессы.

People who play video games for long periods of time tend to report feeling

happier than those who do not, a study has indicated.

The Oxford Internet Institute research focused on two games: Nintendo's Animal

Crossing and EA's Plants vs Zombies.

In an unusual step, the developers of the games shared anonymised data about how

long each participant had played.

These logs were then linked to a survey in which the players answered questions

about their well-being.

A total of 3,274 gamers took part. All were over 18.

In previous research, data gathered about the duration of subjects' gaming sessions

was based on self-reported "guesstimates", which can be inaccurate.

Surprising findings

Nintendo solely provided data on playing times in Animal Crossing: New

Horizons.

But EA also shared some data about in-game performance within Plants vs

Zombies: Battle for Neighborville. This included achievements, and the emoticons

the participants had used to express themselves.

The gamers were also asked how they felt about their experiences.

Prof Andrew Przybylski, who led the study, said he was surprised by the results.

"If you play Animal Crossing for four hours a day, every single day, you're likely

to say you feel significantly happier than someone who doesn't," he said.

"That doesn't mean Animal Crossing by itself makes you happy."

But, he added, 40 years of previous research had suggested the longer people

played, the more unhappy they said they were.

The academic suggested that one reason for the discrepancy might be that both of

these games had social features, in which players interacted with characters

controlled by other humans.

"I don't think people plough a bunch of time into games with a social aspect unless

they're happy about it," he said.

"It's like a digital water-cooler," he added, suggesting the titles both provide new

ways to mingle with others online.

However, he said that those who had felt compelled to play - for example because

they were seeking to avoid stress elsewhere in their lives - had reported being less

content.

The world's playgrounds

The professor has called on other games-makers to share similar data.

"We need to study more games, and more players, over more time," he said.

"It would be like letting psychologists study all the playgrounds in the world.

"We might build a theory of bullying or learn how people build new friendships.

My hope is that this fosters curiosity and collaboration and open data."

Текст 12.

Переведите

текст

на

русский

язык

с

учетом

лексико-

грамматических особенностей английской прессы.

Children searching for content relating to depression and self-harm can be

exposed to more of it by the recommendation engines built in to social

networks.

Sophie Parkinson was just 13 when she took her own life. She had depression and

suicidal thoughts.

Her mother, Ruth Moss, believes Sophie eventually took her own life because of

the videos she had watched online.

Like many youngsters, Sophie was given a phone when she was 12.

Ruth recalls discovering soon after that Sophie had been using it to view

inappropriate material online.

"The really hard bit for the family after Sophie's death was finding some really

difficult imagery and guides to how she could take her own life," she says.

Almost 90% of 12 to 15-year-olds have a mobile phone, according to the

communications watchdog Ofcom. And it estimates that three-quarters of those

have a social media account.

The most popular apps restrict access to under-13s but many younger children sign

up and the platforms do little to stop them.

The National Society for the Prevention of Cruelty to Children (NSPCC) thinks the

tech firms should be forced by law to think about the risks children face on their

products.

"For over a decade, the children's safety has not been considered as part of the core

business models by the big tech firms," says Andy Burrows, head of child safety

online policy at the charity.

"The designs of the sites can push vulnerable young teenagers, who are looking at

suicide or self-harm, to watch more of that type of content."

Recognise and remove

Recently, a video of a young man taking his own life was posted on Facebook.

The footage subsequently spread to other platforms, including TikTok, where it

stayed online for days.

TikTok has acknowledged users would be better protected if social media

providers worked more closely together.

But Ruth echoes the NSPCC's view and thinks social networks should not be

allowed to police themselves.

She says some of the material her daughter accessed six years ago is still online,

and typing certain words into Facebook or Instagram brings up the same imagery.

Facebook announced the expansion of an automated tool to recognise and remove

self-harm and suicide content from Instagram earlier this week, but has said data

privacy laws in Europe limit what it can do.

Other smaller start-ups are also trying to use technology to address the issue.

SafeToWatch is developing software that is trained by machine-learning

techniques to block inappropriate scenes including violence and nudity in real-

time.

It analyses the context of any visual material and monitors the audio.

It suggest this provides a balanced way for parents to protect their children without

intruding too deeply into their privacy.

"We never let parents see what the kid is doing, as we need to earn the trust of the

child which is crucial to the cyber-safety process," explains founder Richard

Pursey.

'Frank conversations'

Ruth suggests it's often easy to blame parents, adding that safety tech only helps in

limited circumstances as children become more independent.

"Most parents can't know what exactly goes on their teenager's mobile phone and

monitor what they have seen," she says.

And many experts agree that it is inevitable most children will encounter

inappropriate content at some point, so they need to gain "digital resilience".

"Safety online should be taught in the same way as other skills that keep us safe in

the physical world," explains Dr Linda Papadopoulos, a psychologist working with

the Internet Matters safety non-profit.

"Parents should have frank conversations about the types of content kids might

encounter online and teach them ways to protect themselves."

She says the average age children are exposed to pornography is 11. When this

happens, she advises, parents should try to discuss the issues involved rather than

confiscating the device used to view it.

Текст 13.

Переведите

текст

на

русский

язык

с

учетом

лексико-

грамматических особенностей английской прессы.

State-backed hackers from North Korea and Russia have been targeting

organisations working on a coronavirus vaccine, Microsoft has said.

It said a Russian group nicknamed "Fancy Bear" and North Korean groups dubbed

"Zinc" and "Cerium" were implicated in recent cyber-attacks.

The UK's National Cyber Security Centre (NCSC) has previously said Russian

hackers were targeting vaccine research.

But Russia denied it was responsible.

Microsoft, which develops cyber-security software, said it had detected attempts to

break into the computer systems of seven pharmaceutical companies.

Vaccine researchers in Canada, France, India, South Korea, and the United States

were also targeted.

Microsoft said the Russian group had used "brute force" tactics, trying to log in to

accounts using millions of different passwords.

One of the North Korean groups sent emails posing as World Health Organization

officials and tried to trick people into handing over their login credentials.

Some of the break-in attempts failed, but Microsoft warned that some of them had

been successful.

Russia has previously denied targeting vaccine research. The Russian embassy in

Washington, USA told news agency Reuters it had nothing further to add.

North Korea's representative to the United Nations has not yet responded to

messages seeking comment.

In a blog post, Microsoft called on world leaders to "affirm that international law

protects health care facilities and to take action to enforce the law".

This is not the first time that states have been accused of targeting vaccine work.

In July, the UK said Russian intelligence was behind the targeting of UK research,

including the Oxford vaccine.

The US also accused China of similar activity.

Both countries have denied it.

All of this is part of a global race for a vaccine as countries seek advantage over

each other.

There are enormous economic, social and health benefits - as well as prestige

abroad and legitimacy at home - in developing treatments and vaccines first and

fast.

Most of the state-based campaigns have been about espionage - stealing

information - rather than disruption but there have also been a growing number of

cases of criminal groups using ransomware against hospitals.

Microsoft has urged governments around the world not to target healthcare.

Текст 14.

Переведите

текст

на

русский

язык

с

учетом

лексико-

грамматических особенностей английской прессы.

Several countries around the world are considering regulating social media -

but what might that look like?

A new report has put forward a tranche of ideas that its authors say could end the

"informational chaos that poses a vital threat to democracies".

One of its suggestions is that social networks should be required to release details

of their algorithms and core functions to trusted researchers, in order for the

technology to be vetted.

It also suggests adding "friction" to online sharing, to prevent the rampant spread

of disinformation.

The report was published by the Forum for Information and Democracy, which

was established to make non-binding recommendations to 38 countries. They

include Australia, Canada, France, Germany, India, South Korea and the UK.

Among those contributing to the report were Cambridge Analytica whistleblower

Christopher Wylie, and former Facebook investor Roger McNamee - a long-time

critic of the social network.

Free expression group Article 19 and digital rights groups including the Electronic

Frontier Foundation were also consulted.

What does the report suggest?

One of the core recommendations is the creation of a "statutory building code",

which describes mandatory safety and quality requirements for digital platforms.

"If I were to produce a kitchen appliance, I have to do more safety testing and go

through more compliance procedures to create a toaster than to create Facebook,"

Mr Wylie told the BBC.

He said social networks should be required to weigh up all the potential harms that

could be caused by their design and engineering decisions.

The report also suggests social networks should display a correction to every single

person who was exposed to misinformation, if independent fact-checkers identify a

story as false.

Other suggestions include:

●

implementing "circuit breakers" so that newly viral content is temporarily stopped

from spreading while it is fact-checked

●

forcing social networks to disclose in the news feed why content has been

recommended to a user

●

limiting the use of micro-targeting advertising messages

●

making it illegal to exclude people from content on the basis of race or religion,

such as hiding a spare room advert from people of colour

●

banning the use of so-called dark patterns - user interfaces designed to confuse or

frustrate the user, such as making it hard to delete your account

It also included some proposals that Facebook, Twitter and YouTube already do

voluntarily, such as:

●

labelling the accounts of state-controlled news organisations

●

limiting how many times messages can be forwarded to large groups, as Facebook

does on WhatsApp

The three businesses were sent a copy of the report on Wednesday and the BBC

invited them to comment.

Twitter's head of public policy strategy, Nick Pickles, said: "Twitter is committed

to building a safer internet and improving the health of the public conversation. We

support a forward-looking approach to regulation that protects the Open Internet,

freedom of expression and fair competition in the internet sector.

"Openness and transparency is central to Twitter's approach, as embodied by our

public API, our information operations archive, our commitment to user choice,

our decision to ban political advertising and label content to provide more context

and information, and our disclosures in the Twitter Transparency Report.

"However, technology companies are not all the same, and nor is technology the

only part of the media ecosystem. It is essential to ensure a whole of society

response to tackle these important issues."

Текст 15.

Переведите

текст

на

русский

язык

с

учетом

лексико-

грамматических особенностей английской прессы.

For the past two months inventor Yezin Al-Qaysi has been riding the Toronto

subway in Canada wearing a huge black "mad helmet".

The hazmat (hazardous materials) helmet completely encloses his head and upper

torso, and has a visor that extends all the way down to his chest.

On the back is a battery-powered fan and filter respirator system that purifies air

that is sucked in, and pushes "stale" air out.

Looking like a dystopian figure straight out of an apocalyptic movie, the 32-year-

old unsurprisingly gets some strong reactions.

"Somebody screamed: 'Where did you get that!' and many people approach me out

of curiosity," he says.

"Others are amazed.. They certainly don't laugh, but even if they do, I cannot see

their mouths because everyone is wearing masks."

Mr Al-Qaysi is one of a number of designers and entrepreneurs around the world

who have rushed to release hazmat, or PAPR (powered air purifying respirator),

helmets this year, aimed at people looking for more protection against coronavirus

than just wearing a face mask.

His is called the BioVYZR, and the battery is said to last for up to 12 hours. The

Canadian says that his business - VZYR Technologies - now has sales in the "tens

of thousands" mark.

US Navy veteran Chris Ehlinger, is another hazmat helmet creator.

"These helmets in a sense psychologically prepare us for the future destiny of our

species," says the 35-year-old.

His company, Valhalla Medical Design, based in Austin, Texas, has launched a

product called NE-1, which looks similar to a motorcycle helmet. In addition to a

powered air filtration system, it has internal and external microphones and

speakers, so that the wearer can more easily speak to people around him or her.

It even has Bluetooth audio built in, so you can make a phone call or listen to

music.

But with a coronavirus vaccine having been announced last week, are helmets like

these really necessary?

Michael Hall, whose firm sells a PAPR helmet called Air, believes they will be

popular in the longer term with people concerned about bad air quality.

His company, Utah-based Hall Labs, says it has sold 3,000 so far. It is also now

working on more high-tech versions, where the visor turns into a screen on which

the user can watch videos.

"And for airline travel we'll be able to create a segment [with helmets that work]

like noise-cancelling headphones," says the 44-year-old. "We think that there's a

market for that kind of serenity."

Yet whether for protecting against airborne viruses or bad air quality, are such

helmets a bit over-the-top?

Natasha Duwin, whose Florida-based firm Octo Safety Devices makes face masks,

says she can see the appeal.

Текст 16.

Переведите

текст

на

русский

язык

с

учетом

лексико-

грамматических особенностей английской прессы.

The next time you pack your bags at the supermarket checkout, give yourself

a small pat on the back.

A task which is so simple for humans - quickly and efficiently packing a bag of

groceries of different sizes and shapes without crushing anything - is something

that until recently has been beyond the abilities of robots.

It requires vision systems to locate the produce, a flexible and strong hand to grab

items and a sophisticated artificial intelligence which knows that a carton of eggs

should not be stacked under a four-pint bottle of milk.

It is a problem that James Matthews, the chief executive of Ocado Technology

(part of the Ocado Group) is wrestling with in the warehouses that handle online

orders.

The company has a sophisticated warehouse in Erith in east London, which is

already highly automated.

Hundreds of robots zip around a grid, collecting groceries and bringing them to a

member of staff who will pack them into boxes, which are then loaded on to trucks

for delivery.

"We're typically picking say 50 different items of different shapes and sizes, and

how dense we pack them is absolutely critical to the economics of our business.

"If we put one thing per box on the road, then we're going to use a lot of vans very

inefficiently."

Ocado sell its system to supermarkets all over the world, but those customers are

demanding ever greater efficiency, so training robots to pack the bags would make

economic sense.

The company had already been working with five robotic arms at the Erith

warehouse,

"It's a very challenging space. It's not one where you can plot a very direct path to

a solution there. Some of this stuff is still warm from academia," says Mr

Matthews.

But now the process is accelerating with two big acquisitions. Ocado is paying

$262m (£198m) for Kindred Systems, a San Francisco-based firm that makes a

robotic sorting systems.

In addition, it is buying Las Vegas-based Haddington Dynamics for $25m (£19m)

which makes lighter-weight, and highly sensitive robotic arms.

Kindred's sorting system is already used to pick products in clothing warehouses,

including some owned by Gap.

Mr Matthews thinks this tech can be adapted and developed for the grocery sector.

"The two systems, we now intend to bring together. It will have some of our

machine learning models that is very specific to grocery problems, and it will have

some aspects of the Kindred platform that they've gone much deeper on."

In particular, Kindred is more advanced on tele-operation, or supervised autonomy,

which is where humans monitor and control multiple robots remotely.

"They [Kindred] can watch hundreds of these robots. And in the very small

percentage, but critical moments, when the robot needs some help, they can

provide that remote system very, very effectively."

So over the next year Ocado will be training the artificial intelligence used by

Kindred, on grocery products.

The company hopes to have a robot that can replace human pickers within two or

three years, but people will not be completely replaced.

Текст 1.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

Биоразнообразие – это количество видов живых организмов, которых можно

найти в той или иной экосистеме. Например, если на одном лугу у нас растёт

всего десять видов трав, а на другом – пятьдесят, то на втором лугу

растительное разнообразие будет больше.

Часто говорят, что большое биоразнообразие – лучше, чем небольшое, что с

большим биоразнообразием экосистема более устойчива и что большое

разнообразие может быть полезнее даже с практической точки зрения.

Исследователи из Лейпцигского университета, Йенского университета имени

Фридриха Шиллера и других научных центров Германии, Австралии и США

экспериментально

показали,

какая

польза

может

быть

от

большого

растительного разнообразия. Они два года наблюдали за подопытными

растительными сообществами в Европе и в Северной Америке. Растительные

сообщества и там, и там были разные: в одних рос только какой-то один вид

растений, другие были похожи на кусочек естественного луга со множеством

разных видов.

Оказалось, что если растения произрастают в разнообразном окружении, их

меньше едят насекомые. При большом разнообразии растения теряют из-за

насекомых

наполовину

меньше

биомассы,

чем

когда

они

растут

в

монокультуре. Объяснить это можно тем, что у членистоногих вредителей

есть свои вкусовые предпочтения,

и в разнообразном растительном

сообществе насекомому, во-первых, труднее найти то, что больше всего

хочется, а во-вторых, самого вкусного растения будет меньше.

С другой стороны, самих растительноядных насекомых тоже кто-то ест –

пауки, хищные жуки, наездники и т. д. В статье в Science Advances говорится,

что на территории с большим разнообразием растений насекомым-хищникам

живётся лучше: их больше по биомассе и они активнее питаются, чем такие

же

хищные

насекомые,

обитающие

на

участке

с

растительной

монокультурой. Объяснения тут могут быть разные, одно из них – что в

разнообразном растительном окружении паукам, хищным жукам и пр. легче

спрятаться от птиц и млекопитающих.

Как бы то ни было, большое растительное разнообразие ограничивает

растительноядных насекомых-вредителей, и, как следствие, продуктивность

растений

оказывается

больше.

Разумеется,

если

говорить

о

сельскохозяйственных полях с пшеницей или кукурузой, то на них вряд ли

можно

устроить

большое

биоразнообразие.

Но

вот

вокруг

сельскохозяйственных территорий биоразнообразие могло бы быть очень

полезным:

если

вредителям

будет

непросто

жить

вокруг

сельскохозяйственных полей, то и на полях их будет меньше.

Текст 2.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

Чтобы наладить общение между электронным устройством, с одной стороны,

и мышцей или нервами, с другой стороны, нужно устройство, которое

называют нейроинтерфейсом. Такие устройства могли бы стать настоящим

спасением для парализованных людей, у которых по той или иной причине

разорвана связь между разными нервными центрами, или между нервными

центрами

и

мышцами.

Об

одном

из

таких

нейроинтерфейсов

мы

неоднократно

писали:

Павел

Мусиенко,

руководитель

лаборатории

нейропротезов Института трансляционной биомедицины СПбГУ, и его

коллеги

из

научных

центров

России

и

Швейцарии

создали

электрохимический

имплантат,

который

устанавливают

под

твёрдую

оболочку спинного мозга. Подробно о том, как он действует, мы сейчас

говорить не будем, скажем только, что имплантат учит спинной мозг самому

управлять движениями конечностей. И если из-за травмы позвоночника связь

мышц с головным мозгом оказалась необратимо разорвана, такой имплантат

позволяет в определённом смысле встать на ноги: спинной мозг возьмёт

управление на себя.

Одна из главных особенностей этого имплантата была в том, что его сделали

мягким: в гибкой полимерной основе размещались электроды из силиконово-

платиновых наночастиц. К электродам вели «провода» из золота – металл

был уложен слоями толщиной 35 нанометров, причём в слои специально

вносили трещины, чтобы обеспечить гибкость и растяжимость «проводов».

Спинной мозг подвержен постоянным физическим деформациям: мы ходим,

то и дело поворачиваемся из стороны в сторону, наклоняемся и разгибаемся.

Имплантат просто должен быть гибким и мягким.

Но одной только мягкости тут мало. Имплантат ставят на конкретное место и

у конкретного человека (ну или у крысы, если мы говорим о лабораторных

экспериментах).

Все

его

размеры

должны

точно

соответствовать

индивидуальным особенностям. Никакого общего среднего имплантата для

всех тут быть не может: кому-то он, может быть, подойдёт идеально, но у

другого индивидуума, скажем, другого возраста или пола, он будет соединён

с живой тканью уже неточно, приблизительно, и работать будет плохо.

Выход – делать имплантаты под заказ, под конкретного человека. Однако

обычные технологии, с помощью которых их изготавливают, требуют много

времени, много денег и вообще не очень подходят с точки зрения

повседневной клинической практики. С другой стороны, у нас есть другие

технологии, которые позволяют очень быстро изготавливать предметы по

индивидуальным параметрам. Это 3D-печать.

3D-принтеры уже давно используют в медицине: они, например, позволяют

делать

индивидуализированные

сочленения

между

оставшейся

после

ампутации конечностью и протезом, или создавать индивидуализированные

матрицы для пересадки в больную кость – на такой матрице будет

восстанавливаться костная ткань. Павел Мусиенко с коллегами попробовали

создать 3D-печатью имплантат для спинного мозга. Имплантат сделан из

разных материалов, в нём есть проводящая часть и непроводящая,

изолирующая. Чтобы создать предмет из материалов с разными физическими

свойствами, исследователи объединили в одном роботе-принтере сразу три

технологии 3D-печати. Эти технологии отличаются, грубо говоря, подачей

«чернил» – то есть тем, как укладывается материал, из которого мы

изготавливаем предмет. Опять же не вдаваясь в подробности, коротко

скажем, что в одном случае субстрат наносится на поверхность каплями, в

другом – выдавливается сплошной нитью или лентой, как паста из тюбика.

Наконец, третья технологическая уловка заключается в том, что поверхность

обрабатывают плазмой. После такой обработки поверхность активируется и

лучше держит «чернила».

Разумеется, работоспособность напечатанного имплантата проверили – в

экспериментах на кошках и на крысах. В статье в Nature

Biomedical

Engineering говорится что имплантат не раздражал живые ткани, хотя он

оставался на спинном мозге 8 недель; он не отравлял нервы и почти не

вызвал

воспаления.

С

другой

стороны,

его

электроды

оставались

функциональны, напечатанный имплантат не ломался от пребывания в

живом организме. То есть его вполне можно использовать так, как и

имплантаты, изготовленные привычным способом. При этом напечатанный

имплантат, как было сказано выше, можно сделать не только быстрее, но и в

точности подогнать под нужные анатомические параметры. Кроме того, в

3D-печать можно использовать другие, более дешёвые материалы, не теряя в

качестве

изделия.

А

значит,

такие

имплантаты

(да

и

другие

нейроинтерфейсные устройства) с помощью 3D-принтеров могут войти в

повседневную клиническую практику.

Текст 3.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

Чтобы не вдыхать чужие бактерии и вирусы и не выдыхать на других людей

своих микробы, мы пользуемся медицинскими масками. Если говорить о

защите от бактерий, то эффективность маски можно даже повысить, если

пропитать её антибиотиком. Но антибиотика понадобится много, к тому же

бактерии могут выработать устойчивость к нему.

Сотрудники

Национального

исследовательского

технологического

университета

(НИТУ)

«МИСиС»,

Московского

государственного

университета и Института биохимической физики РАН выяснили, что маску

можно

сделать

антибактериальной

с

помощью

наночастиц

металла.

Исследователи готовили водно-спиртовые растворы наночастиц железа,

тантала

и

других

металлов.

В

этих

растворах

смачивали

кусочки

хлопчатобумажной ткани, после чего ткань клали на твёрдую питательную

среду, засеянную бактериями. Наночастицы, обладая антибактериальным

действием,

сдерживали

бы

рост

микробов.

Действительно,

они

его

сдерживали, причём наиболее эффективными оказались частицы тантала.

Растворы наночастиц проверяли на сенной палочке Bacillus

subtilis

и

кишечной

палочке

Escherichia

coli,

которые

относятся

к

грам-

положительным (сенная палочка) и грам-отрицательным (кишечная палочка)

бактериям. Это значит, что у них по-разному устроена клеточная оболочка.

Но несмотря на разное строение оболочки, частицы разрушали её и бактерии

гибли. А вот клетки животных наночастицы не убивали (по крайней мере, в

тех концентрациях, в которых они убивали бактерий).

В статье в Nanomaterials говорится, что наночастицы были эффективнее

хлорида бензалкония и хлорида бензетония, популярных антисептиков. От

наночастиц бактерии гибли даже с избытком: иммунитет может справиться с

не очень большим числом микробов, однако наночастицы работали

настолько эффективно, что иммунитету можно было бы уже не беспокоиться.

Правда, ни на животных, ни на тем более людях маски с наночастицами ещё

не проверяли – это предстоит сделать в ближайшем будущем.

Текст 4.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

Слова «фибрилляция» и «дефибриллятор» знакомы нам по расхожим сценам

в кино и сериалах: один врач кричит другому что-то вроде «мы его теряем!»,

другой включает дефибриллятор, кладёт на умирающего две пластины с

проводами и пускает ток – и сердце умирающего начинает биться.

Но, собственно, что такое фибрилляция? Это одна из разновидностей

аритмии, быстрое нерегулярное сокращение сердечной мышцы. Сердце само

генерирует

в

себе

электрические

сигналы,

которые

управляют

его

сокращениями.

Если

электрические

импульсы

утратят

порядок

и

регулярность, то и мышца в предсердиях и желудочках начнёт сокращаться

несогласованно, несинхронно. В результате кровоток очень и очень сильно

ухудшается, в том числе и в сосудах, питающих само сердце.

Дефибриллятор

даёт

сильный

электрический

разряд,

который

восстанавливает

нормальную

электрическую

активность

сердца.

Современные дефибрилляторы устанавливаются в поездах и самолетах, а

некоторые даже имплантированы прямо в организм – они распознают

фибрилляцию и справляются с ней без вмешательства врачей. Тем не менее,

дефибрилляторы не всегда оказываются под рукой, а у дорогостоящих

имплантируемых дефибрилляторов есть ряд противопоказаний. Кроме того,

у

них

случаются

произвольные

разряды,

повреждающие

ткани

и

вызывающие сильную боль.

Исследователи из Лейденского университета, Амстердамского университета,

Лёвенского

католического

университета

и

Уральского

федерального

университета предположили, что для дефибрилляции можно использовать не

внешний источник тока, а ресурсы самого сердца. Электрический импульс в

клетках возникает при перегруппировке положительных и отрицательных

ионов по обе стороны клеточной мембраны. Ионы перегруппировываются

благодаря особым белкам – ионным каналам, встроенным в мембрану; одни

ионные каналы срабатывают тогда, когда нужно запустить импульс, другие –

когда мембрану нужно вернуть в рабочее состояние.

Как легко догадаться, электрический импульс в живых «проводах» (будь то

нейроны, или мышечные клетки, или что ещё) зависит от концентрации

ионов на мембране. Идея исследователей была в том, что разницы в

концентрациях могло бы хватить не только на генерирование обычных

импульсов, но и на то, чтобы устроить электрическую встряску при

фибрилляции. Представим, что в клетках сердца есть ещё какие-то ионные

каналы, которые реагируют на фибрилляцию и открывают дополнительный

поток ионов. Этот поток ионов порождает электрический импульс, который

исправляет

ситуацию,

возвращая

сердечной

мышце

согласованную

ритмичность.

Поначалу такой канал был создан в виде теоретической модели, в виде

системы

дифференциальных

уравнений,

которую

испытывали

на

компьютерных же моделях аритмии. Затем модель испытали на клетках

сердечной мышцы, в мембрану которых вставляли микропипетки – они

служили теми самыми дополнительными ионными каналами. Током ионов

через микропипетки управляли с помощью компьютерной программы,

которая, в свою очередь, была основана на модельных уравнениях. На живых

клетках удалось показать, что сам по себе дополнительный ионный канал

вполне

может

работать

как

дефибриллятор,

то

есть

создавать

корректирующий импульс. Результаты работы описаны в журнале eLife.

Но если говорить о том, как использовать эту идею на живом организме, то

тут микропипетки, конечно, не подходят. Здесь нужно либо найти готовый

канал – то есть белок или комплекс белков – с похожими свойствами.

Возможно, такой канал есть в каких-нибудь наших клетках, возможно – у

каких-нибудь животных. С другой стороны, можно подправить какой-нибудь

уже существующий ионный канал, чтобы она стал работать так, как нам

нужно. И потом его внедрить в клетки сердца.

Здесь, очевидно, придётся использовать методы генетической инженерии. И

хотя пока это кажется фантастикой, кто знает, что будет в ближайшем

будущем; в конце концов,

генетическую инженерию

уже сейчас вполне

эффективно используют при лечении некоторых очень тяжёлых болезней.

Текст 5.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

В повседневной жизни незнакомые слова не кажутся нам большой

проблемой. Представьте, что вы увидели какое-то совершенно незнакомое

слово – достаточно повторить его несколько раз, и считайте, что вы уже

выучили его. Разумеется, для этого должна быть какая-то мотивация: то есть

слово должно быть какими-то особенно интересным, или же мы должны

быть уверены, что оно нам обязательно нужно для общения. Однако до сих

пор мы мало знаем о нейрокогнитивных механизмах, отвечающих за

усвоение новых слов.

Сейчас в руках у нейробиологов и психологов есть масса изощрённых

методов, позволяющих наблюдать за работой мозга. Но чтобы изучать, как

мозг усваивает незнакомое слово, нужно иметь в виду двоякую природу

всякого слова: с одной стороны, это фонетическая структура, т. е.

определенное звучание, которое наш мозг учится распознавать, с другой –

семантика, связанная с этой структурой (например, ассоциация с объектом

или действием).

Для эксперимента с мозгом и словами мы должны выдумать некое

псевдослово, с которым мозг никогда прежде не сталкивался. По словам

Александры

Разореновой,

сотрудницы

Московского

государственного

психолого-педагогического университета и Сколковского института науки и

технологий, создавая псевдослово, нужно помнить, что оно должно иметь

оригинальное звучание, то есть в нём не должно быть уже известных корней

и других морфем. И притом оно должно обладать оригинальным значением,

т. е. оно не должно быть синонимом какого-либо известного слова.

Выполнить эти требования и добиться их соблюдения в экспериментальных

условиях довольно сложно.

Другая

сложность

состоит

в

том,

что

нам

необходимо

разделить

семантические и фонологические процессы, которые пересекаются как во

времени, так и по локализации в мозге. Наконец, не менее сложно обеспечить

эффективное

обучение,

то

есть

придумать

такую

задачу,

которая

мотивировала бы добровольца выучить новое слово.

Александра

Разоренова

и

её

коллеги

пригласили

поучаствовать

в

эксперименте двадцать четыре человека, которые должны были выучить

восемь псевдослов. Четырём словам соответствовали некие движения одной

из рук или ног. То есть часть псевдослов приобретала оригинальную

семантику, а оставшиеся псевдослова оставались без смысла. За активностью

мозга наблюдали с помощью магнитоэнцефалографии (МЭГ). В более

ранних аналогичных работах обращали внимание только на какую-то

конкретную область коры мозга и в ограниченном временном интервале.

Теперь же область наблюдений расширили, как в смысле новых зон коры, так

и в смысле времени.

Эксперимент длился два часа, и в результате удалось выяснить, что

осмысленные

псевдослова

сильнее

меняют

активность

коры,

чем

псевдослова

без

смысловой

нагрузки.

Новые

слова

со

смыслом

провоцировали дополнительный отклик в тех зонах мозга, которые отвечают

за фонетику. Можно сделать вывод, что звучание осмысленных незнакомых

слов мозг старается усвоить в первую очередь, тратя на них больше

когнитивных ресурсов.

Кроме того, в статье в Frontiers

in

Neuroscience

говорится, что новое слово

усваивается непосредственно корой, минуя структуры кратковременной

памяти (например, гиппокамп). И нейронный «образ» нового слова, то есть

комплексная взаимосвязанная реакция нейронов мозга на новое значение и

новую фонетику, формировались за 1–2 часа. В более ранних исследованиях

подобные изменения в мозге регистрировались исключительно на второй

день после эксперимента, после ночного сна (то есть когда кратковременная

память прошла сонную консолидацию – превратилась в долговременную во

время сна). Возможно, при достаточной мотивации к запоминанию новые

слова действительно усваиваются мозгом, так сказать, экспрессом, то есть

без перевалочного пункта в центрах кратковременной памяти.

Нужно ли добавлять, что эти результаты могут быть очень полезны с самой

практической точки зрения – в обучении иностранным языкам и в коррекции

языковых и речевых дефектов.

Текст 6.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

Во время раскопок в Спасо-Преображенском соборе Переславля-Залесского

нашли редкое граффити XII

века. Оно изображает бегущего человека,

который держит над головой существо с головой птицы, телом змеи и

рыбьим

хвостом.

Похожие

рисунки

встречаются

в

средневековых

миниатюрах из Западной Европы, но на Руси попадаются редко.

Возможно, это одно из существ, которое по преданиям обитало в дальних

странах, полагает член-корреспондент РАН Владимир Седов, руководитель

отряда Института археологии РАН. Но, по его словам, рисунок мог иметь и

символическое значение – быть аллегорией борьбы добра со злом.

Человек и фантастическое животное нарисованы на белокаменном блоке

высотой около 30 сантиметров и длиной около 50 сантиметров. Рисунок

находится в правой части камня. Среднюю часть занимают изображения

крестов. Слева от фантастического зверя и человека, а также под ним,

находится надпись. Она пока не расшифрована полностью, но чётко читается

её завершение: «но не всем ладно. Игнат писал». Перед этой фразой идёт

какая-то последовательность из пяти букв, которую нельзя истолковать как

обычный славянский текст. Член-корреспондент РАН Алексей Гиппиус

считает, что фраза может быть гаданием – параллели ей известны в других

древнерусских граффити и берестяных грамотах.

На соседних белокаменных блоках тоже есть граффити. Справа от камня с

фантастическим зверем находится блок с сокращёнными названиями дней

недели и подписью «Лазорь писал». На другом камне нарисованы кресты,

вероятно, погребальные.

Напомним: пять лет назад в этом же Спасо-Преображенском соборе

археологи обнаружили граффити, которое дополнило

новыми именами

список убийц князя Андрея Боголюбского

.

Текст 7.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

Во всех наших клетках одни и те же гены. В них могут быть мутации, однако

и в мышечной клетке, и в нейроне есть ген белка глобина, ген инсулина, ген

ацетилхолинэстеразы и т. д. Но стоит ли напоминать, что мышечная клетка

не похожа на нервную? Всё дело в том, что гены в разных клетках работают

неодинаково.

Более десяти лет назад большая международная команда исследователей

начала проект GTEx

(Genotype-Tissue

Expression), цель которого была

определить активность всех генов во всех тканях и органах человека.

Образцы 49 тканей брали у 838 доноров – погибших здоровых людей

преимущественно пожилого возраста. У каждого из доноров, во-первых,

полностью читали ДНК. Во-вторых, в каждой ткани анализировали

количество разной РНК. Как известно, генетическая информация с генов в

ДНК сначала считывается в молекулу матричной РНК (мРНК), а потом на

молекуле мРНК уже синтезируются белки (для простоты мы не говорим про

большой класс РНК, которые не кодируют белков и которые сами по себе

выполняют разные важные функции в клетке). Чем активнее ген, тем больше

мРНК с него считывается. Поэтому по уровню разных мРНК можно понять,

где какие гены более активны, а какие менее.

Активность гена зависит от особых регуляторных последовательностей,

которые тоже записаны в ДНК – то есть одни участки ДНК влияют на другие.

Сопоставляя генетический текст в ДНК с количеством разных РНК у разных

людей, можно понять, какие регуляторные участки в ДНК влияют на тот или

иной ген. Такие участки (или локусы) в ДНК называются eQTL, expression

quantitative

trait

loci,

что

можно

примерно

перевести

как

локусы,

определяющие уровень активности.

По результатам работы на днях была опубликована целая пачка из

пятнадцати статей в Science,

Science

Advances,

Cell

и других журналах.

Теперь по карте тканевой генетической активности для каждого гена можно

проверить, как он должен работать в определённом органе или его части

(потому что из каждого органа брали несколько образцов). С другой

стороны, поискав у человека в геноме какой-то регуляторный участок

(eQTL), можно оценить, как будут работать те или иные гены. Именно гены –

потому что каждый регуляторный eQTL влияет более чем на два гена.

Другой важный результат касается теломер – концевых участков хромосом,

которые укорачиваются с каждым делением клетки. По теломерам часто

оценивают биологический возраст: чем они короче, тем организм старше. Но

обычно для измерения теломер берут клетки крови. А что, если разные ткани

стареют по-разному?

Исследователи оценили длину концевых участков хромосом в 23 тканях, и

пришли к выводу, что кровь действительно позволяет судить о возрасте в

целом:

теломеры

в

клетках

крови

укорачиваются

пропорционально

теломерам в других тканях. При этом не подтвердились более ранние работы,

в которых женские теломеры были в среднем длиннее мужских – то есть ни у

женщин, ни у мужчин преимущества по теломерам нет. Что по-своему

любопытно, поскольку считается, что женщины вообще живут дольше

мужчин. Вероятно, всё дело в том, что теломеры – существенный, но не

единственный индикатор возраста. Кроме того, не удалось увидеть сильного

укорочения теломер у курильщиков (тут стоит заметить, что рак лёгких

может возникнуть и без укорочения теломер).

Кстати,

о

женщинах

и

мужчинах.

Межполовые

различия

трудно

игнорировать, и все мы знаем, что мужчины и женщины отличаются

половыми хромосомами и что у мужчин и женщин разный гормональный

фон. Очевидно, это должно сказываться на работе генов. Действительно,

исследователи выяснили, что 37% наших генов работают по-разному у

мужчин и женщин хотя бы в какой-то одной ткани. Причём некоторые гены,

условно говоря, «действуют» только у какого-то одного пола. Например, у

мужчин с разными вариантами гена DPYSL4 будет разный процент жира в

теле. А вот у женщин ген DPYSL4 на жир в теле не влияет – это не значит,

что ген не работает, просто количество жировой ткани зависит от других

генов. Точно так же у мужчин с разными вариантами гена CLDN7 будет

разная масса тела при рождении. У женщин масса тела при рождении связана

с другим геном – HKDC1.

Многие гены, чья активность зависит от пола, связаны с болезнями, но про

их «половые» различия до сих пор ничего не знали. Очевидно, эта

информацию пригодиться в персонализированной терапии, когда больного

лечат в соответствии с его индивидуальными генетическими особенностями.

Однако

авторы

работы

замечают,

что

хотя

«полозависимых»

генов

обнаружилось очень много, сама активность у них меняется не очень сильно.

Если брать в целом, то межполовые генетические отличия между мужчинами

и женщинами не очень велики. Подчеркнём, что это именно если брать в

целом – потому что гены, от которых зависят, скажем, первичные и

вторичные половые признаки, работают у мужчин и женщин сильно по-

разному.

Что ещё влияет на активность генов? Например, возраст – но вот тут в

полученных данных есть пробел. Выше мы говорили, что образцы брали

большей частью у людей в летах; кроме того, чтобы проанализировать

возрастные различия в масштабах всего генома, нужно ещё больше

материала. (Кстати, возможно, что и межполовые различия по-разному

проявляются в разном возрасте.) Некоторые специалисты, как пишет портал

The

Scientist, вообще сильно сомневаются в достоверности результатов,

потому что образцы брали уже у мертвых, а не у живых людей. С другой

стороны, где взять здоровых добровольцев, которые разрешили бы взять

кусочек ткани из недр собственного мозга? Последующие исследования,

скорее всего, будут сильно корректировать эту карту тканевой активности

генов, но, так или иначе, новые данные будет с чем сравнивать.

Текст 8.

Переведите

текст

на

русский

язык

с

учетом

лексико-

грамматических особенностей английской прессы.

Иммунотерапия – одно из самых новых и самых перспективных направлений

в лечении онкологических заболеваний. В иммунотерапии есть разные

подходы, и за некоторые из них не так давно даже дали Нобелевскую

премию.

Тем

не

менее,

назвать

иммунотерапию

универсальной

противораковой волшебной палочкой нельзя – не все виды онкозаболеваний

и не у всех больных она лечит с одинаковым успехом. Например, известно,

что она плохо срабатывает у молодёжи и женщин.

Смысл

иммунотерапии

в

том,

чтобы

активировать

собственное

противораковое оружие иммунной системы. Поскольку иммунитет у разных

людей находится в разном состоянии, то понятно, что и терапия будет

работать по-разному. Но если сравнивать женский иммунитет и мужской, то

мы увидим, что у женщин он, грубо говоря, более агрессивный. Так, в ответ

на вакцину против гриппа у женщин синтезируется вдвое больше антител; и

от аутоиммунных заболеваний женщины страдают чаще. С другой стороны,

известно, что с возрастом иммунитет слабеет. То есть, на первый взгляд, у

женщин и молодых людей иммунная система должна лучше бороться со

злокачественными клетками.

Она

и

борется,

но,

как

ни

парадоксально,

именно

повышенная

противораковая бдительность ослабляет эффективность иммунотерапии.

Клетки иммунитета оценивают состояние других клеток по особым

молекулам на их поверхности. Внутриклеточные белки расщепляются самой

клеткой и выставляются наружу с помощью других белков, которые

называются главным комплексом гистосовестимости (MHC). Иммунные

клетки сканируют эти выставленные обломки-огрызки, и приходят к выводу,

что клетка здорова – у неё внутри плавают обычные белки, которыми клетка

пользуется в повседневной жизни.

Но если в клетку попадёт вирус или бактерия, их белки (точнее, фрагменты

белков) тоже окажутся выставленными наружу. И если иммунная клетка на

них наткнётся, она сделает вывод, что клетка инфицирована и её нужно

убить вместе с вирусной или бактериальной «начинкой». Ну а если клетка

раковая? У раковых клеток есть белки с мутациями. Такие мутантные белки

и

заставляют

клетку

становиться

злокачественной,

но

и

они

тоже

оказываются выставленными на наружной мембране, где их обнаружит

иммунитет – а иммунитет знает, что делать со злокачественными клетками.

Но раковые клетки несут в себе целый набор мутаций. Более того, разные

раковые клетки в пределах одной и той же опухоли могут в той или иной

степени отличаться по мутациям. Наконец, со временем мутационный

портрет

опухоли

меняется.

Мы

уже

как-то

писали,

что

опухоли

эволюционируют: им нужно выживать в сопротивляющемся организме, под

действием лекарственной или радиационной терапии, так что по мере смены

клеточных поколений преимущество получают те клетки, которые лучше

всего противостоят неблагоприятным факторам.

Теперь, наверно, станет понятнее смысл того, что обнаружили исследователи

из

Калифорнийского университета в Сан-Диего. В статье в

Nature

Communications

они

пишут,

что

у

женщин

и

молодых

людей

в

злокачественных клетках накапливаются такие мутации, которые делают

мутантные белки невидимыми для иммунитета. Выше мы говорили, что

обломки расщеплённых клеточных белков выставляют на поверхности белки

MHC. Но белки MHC должны эти обломки особым образом взять. И вот так

получается, что белковый обломок, удерживаемый MHC, виден иммунным

клеткам не весь. Если мутация находится в «видимой» части, иммунитет её

обнаружит и определит клетку как раковую. Но если мутация находится в

«невидимой» части, иммунитет ничего подозрительного не увидит.

Особо активный иммунитет хорошо истребляет раковые клетки. Но тем

самым он проводит среди них жёсткий отбор – выживают только те, которые

умеют обманывать иммунитет. То есть клетки, у которых мутации

накапливаются в тех областях белковых молекул, где они не видны

иммунной системе. Такие раковые клетки смогут создать раковую опухоль,

несмотря на активный иммунитет. И иммунотерапия тут будет работать

плохо: хотя под действием терапии иммунные клетки будут готовы просто-

таки разорвать рак на части, они его просто не увидят.

Конечно, не у всех опухолей выходит такой трюк. Скрытая от иммунной

системы мутация должна быть безвредной для самой раковой клетки, и

мутантный белок должен поддерживать клетку в её злокачественности.

Очевидно, не во всех белках, которые делают клетку раковой, возможны

такие мутации. Тем не менее, эволюционируя под действием агрессивного

иммунитета, многие злокачественные клетки становятся для него в прямом

смысле невидимы. Возможно, их стоило бы лишать маскировки с помощью

дополнительных мутаций, чтобы иммунитет мог их обнаружить.

Текст 9.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

Эмпатией называют способность понимать чувства другого и сопереживать

ему. Благодаря ей мы не просто понимаем умом, почему человеку грустно –

нам самим тоже становится грустно. Кроме того, эмпатия просто помогает

нам общаться: мы знаем, как нужно отреагировать на чьи-то слова и эмоции,

чтобы не обескуражить собеседника (если мы, конечно, хотим иметь с ним

дело).

И хотя эмпатия проявляется по-разному, и один человек может быть

сверхэмпатичен, а про другого говорят, что он черств душой и вообще не

понимает других людей, в той или иной степени она присуща всем людям (и

не только людям). В таком случае возникает вопрос, как возможны войны,

пытки,

концентрационные

лагеря

и

прочие

зверства,

в

которых

задействовано очень много людей, которых всех скопом в клиническом

отсутствии эмпатии просто не заподозришь.

Сотрудники

Нейробиологического

института

Нидерландов

и

Амстердамского

университета

не

то

чтобы

дают

на

этот

вопрос

исчерпывающий ответ, но демонстрируют, что происходит в мозге в тех

случаях, когда эмпатия не срабатывает. В эксперименте группу добровольцев

разбили попарно: один из пары нажимал кнопку, и второй получал очень

лёгкий удар током – но, кроме того, первый получал ещё и небольшую

сумму, 0,05 евро. Помимо «электрической» кнопки была ещё одна – если её

нажать, не происходило ничего, и денег тоже не давали.

За какое-то число упражнений участники эксперимента выучили, где какая

кнопка и в дальнейшем они могли уже сами выбирать доставлять

неприятности своему напарнику (и получать деньги), или нет. Но в

некоторых случаях рядом с подопытными появлялся один из исследователей

и говорил нажать именно «электрическую» кнопку. Всё это было похоже на

знаменитый эксперимент Милгрэма, о котором слышали даже далёкие от

психологии люди.

В 60-е годы прошлого века Стэнли Милгрэм провел серию психологических

исследований, в которых понуждал людей причинить боль другому человеку.

Принуждение было безболезненным и даже вежливым, просто рядом стоял

авторитетный человек в белом халате и настойчиво просил участников

эксперимента бить током кого-то в соседней комнате. В соседней комнате

сидел актер, который имитировал крик боли – напряжение постепенно

повышали, и крики становились, скажем так, все более выразительными

(случалось и так, после воплей и очередного повышения тока за стенкой

наступала «мёртвая тишина»). Многие люди – не все, но многие, а в

некоторых вариантах эксперимента так и вовсе 91% – продолжали выполнять

пыточные

указания

до

упора.

Эксперимент

Милгрэма

много

раз

перепроверяли, в нём обнаруживались всё новые и новые нюансы, но, так

или иначе, он до сих пор работает.

Нидерландские исследователи в целом воспроизвели рамку опыта Милгрэма,

и обнаружили, что если человеку прямо говорят нажать «пыточную» кнопку,

он нажмёт её с большей готовностью, чем если предоставить его своей воле.

То есть даже вознаграждение само по себе не так побуждало причинять

другому вред, как приказ. Но участники эксперимента проделывали всё это в

аппарате для магнитно-резонансной томографии, так что можно было

увидеть, какие области мозга у них более или менее активны. В статье в

NeuroImage

говорится,

что

когда

человек

действовал

по

приказу,

уменьшалась активность в тех зонах его мозга, которые отвечают за эмпатию

и чувство вины.

Очевидно, такого результата следовало ожидать: если для эмпатии есть в

мозге своя зона, то ослабление эмпатии будет сопровождаться уменьшением

активности в этой зоне. То, что приказ подавляет эмпатию, показал сам

Стэнли

Милгрэм;

сейчас

к

этой

психологии

просто

подобрали

нейробиологическую картинку. Тем не менее, как мы видим, в подобных

экспериментах можно наблюдать, как под влиянием разных факторов

меняется одновременно и поведение, и активность эмпатической зоны мозга.

Перебирая

такие

факторы

у

людей

с

разными

психическими

характеристиками, можно в мельчайших деталях изучить человеческую

эмпатию и даже научиться предсказывать, насколько она может измениться у

конкретного человека в конкретных жизненных условиях.

Текст 10.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

Пять планет нашей Солнечной системы можно наблюдать невооружённым

взглядом, как похожие на звёзды яркие точки. Но увидеть планеты у самих

звёзд – экзопланеты – совсем не просто. Большая часть подтверждённых на

сегодня экзопланет открыта косвенным образом. Например, по строго

периодическому изменению яркости звезды, когда проходящая мимо звезды

экзопланета загораживает собой очень маленькую часть её света. Такой

метод обнаружения называется транзитивным. Разумеется, у этого и других

способов экзопланетного поиска есть масса ограничений, поэтому астрономы

находят только наиболее благоприятные для обнаружения, а бОльшая их

часть остаётся пока что «в тени».

Исследователи из Университета Варвика и Института Алана Тьюринга

предложили использовать искусственный интеллект, а если быть точным, то

методы

машинного

обучения,

для

поиска

и

подтверждения

новых

экзопланет. Дело в том, что для подтверждения новой экзопланеты

необходимо

обработать

большие

массивы

наблюдений

за

большим

количеством звёзд, выделить из них те, где больше вероятность её

обнаружить, и затем уже пристально изучить оставшиеся варианты. Для

этого

разработаны

и

продолжают

разрабатываться

определённые

статистические критерии. Но если мы говорим о вероятности обнаружения,

то это автоматически влечёт за собой возможность ошибки.

Первый тип ошибок заключается в том, что мы не увидим экзопланету,

которая в действительности есть, и которую можно обнаружить при текущем

уровне развития техники. Второй тип ошибок приводит к тому, что мы

ожидаем найти экзопланету там, где её в действительности нет, а значит,

потратим

ценные

ресурсы

на

попытки

подтвердить

существование

несуществующей планеты.

Второй тип ошибок считается более вредным, что в общем-то логично: звёзд

на небе много, как и потенциальных экзопланет, поэтому новые кандидаты

на подтверждение всегда найдутся, в отличие от времени и ресурсов

астрономов. И было бы странным, если бы для этого полезного для науки

дела не воспользовались методами машинного обучения.

Натренировав нейронную сеть искать в ворохе астрономических данных уже

подтверждённые экзопланеты и отличать их от экзопланетных «фейков»,

исследователи смогли, воспользовавшись данными, полученными в прошлом

с орбитального телескопа Кеплер, обнаружить и подтвердить 50 новых

экзопланет.

Как отмечают авторы работы, созданный ими метод будет отличным

инструментом для поиска и подтверждения новых экзопланет по данным с

ныне работающего орбитального телескопа TESS или нового космического

телескопа PLATO, запуск которого планируется Европейским космическим

агентством в 2026 году.

Текст 11.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

Леса не только производят кислород и поглощают углекислый газ, но и

очищают атмосферу от разных загрязняющих веществ. Основные источники

загрязнения воздуха расположены в городах, и, казалось бы, пригородные

леса должны очищать городской воздух. Но насколько хорошо они с этим

справляются?

Сотрудники

Московского

государственного

университета

(МГУ)

исследовали

грязепоглотительную

способность

российских

лесов

относительно выбросов со стационарных источников загрязнения. На самом

деле во многих крупных городах выбросы от автомобильного транспорта

значительно выше, чем от стационарных источников, однако исследование

проводилось именно для «стационарных» выбросов – поскольку только по

ним есть официальная открытая статистика. Данные по автомобильным

выбросам не позволяют провести аналогичную работу.

Зону пригородных лесов, участвующую в очистке воздуха, определяли в

зависимости от количества вредных выбросов в конкретном городе. Для

городов со сравнительно низкими выбросами – менее 9 тыс. тонн за год,

исследователи учитывали леса, растущие в трёхкилометровой область вокруг

города. При выбросах от 9 до 30 тыс. тонн для пригородных лесов брали

область в 5 км; от 30 до 100 тыс. тонн – 10 км; и наконец для городов с более

высокими выбросами – 15 км. Также были приняты во внимание

метеорологические условия, в частности, характер ветров, высота слоя

перемешивания, продолжительность туманов, штилей и т. д.

Чтобы определить, насколько эффективно пригородные леса очищают

воздух,

исследователи

оценили

соотношение

поглощённого

объёма

загрязняющих веществ и того объёма, который необходимо поглотить для

полной очистки воздуха. Загрязнение оценивали по количеству пыли и трёх

основных газообразных загрязнителей в городах: оксида серы (SO

2

), оксидов

азота и монооксида углерода (CO).

Леса очищают воздух по-разному, в зависимости от того, какие деревья в них

растут. Например, светлохвойные и широколиственные леса поглощают из

воздуха больший объём токсичных веществ, тогда как темнохвойные –

меньший. Кроме того, эффективность леса зависит от того, много ли его

растёт

вокруг

города

в

той

самой

трёх-,

пяти,

десяти-

или

пятнадцатикилометровой зоне. Не секрет, вокруг крупных городов леса часто

бывает очень мало. То же касается городов степной и тундровой зон, где

лесонасаждений по естественным причинам меньше, чем в лесных зонах.

После всех подсчётов лидерами по поглощённому объёму загрязнителей

оказались города Пермского края (здесь леса поглощают 2703 тонн вредных

веществ год), Вологодской области (1885 т/год) и Архангельской области

(1592

т/год).

Наименьшие

результаты

показали

Астраханская

и

Волгоградская области, республика Калмыкия и Ненецкий автономный

округ. В то же время высокие результаты по объёму поглощения у многих

городов соответствуют и крайне большим объёмам выбросов. Например,

города Вологодской области выбрасывают в атмосферу более 300 000 т

загрязнителей год. Поэтому даже с большими площадями лесов они не

способны очистить воздух от столь огромного объёма загрязняющих

веществ.

Пригородные

леса

здесь

поглощают

лишь

0,6%

от

всего

необходимого объёма веществ. Но и там, где выбросы меньше, леса тоже

поглощают небольшую долю загрязнений – так, в Архангельской области

доля очистки воздуха составляет 2%.

Лидерами по лесной очистке воздуха стали города Псковской области (доля

поглощённых веществ – 15%), Калужской области (22%), Воронежской

области (12%). Причём необходимый объём поглощения в этих областях (4–8

тыс. т/год) схож с объёмами, которые должны поглощать леса вокруг многих

других

городов

лесной

зоны,

например,

в

Ивановской,

Орловской,

Ульяновской областях, где поглощённая доля составляет 1–2%. Столь низкие

проценты можно объяснить тем, что на пригородных территориях слишком

мало леса. Наконец, удалось найти регион, где воздухоочистная способность

лесов превышает уровень выбросов – в Кабардино-Балкарии пригородные

леса могут поглотить на 2% больше выбросов, чем дают местные

стационарные загрязнители. Но в целом оказалось, что в абсолютном

большинстве городов сохранившиеся пригородные леса способны поглотить

не более 4% от общих выбросов токсичных веществ.

Почти никто на Земле не может жить без кислорода, но если кислорода

окажется слишком много, тоже

плохо: кислород всё-таки достаточно

сильный окислитель, и может повредить клеткам и биомолекулам. Тем не

менее,

иногда

повышенная

концентрация

кислорода

необходима

в

медицинских целях – например, когда из-за болезни лёгкие и другие части

дыхательной

системы

не

справляются

с

работой

и

кровь

остаётся

недонасыщенной кислородом.

Текст 12.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

Исследователи

проанализировали

бактерий

в

плевральной

жидкости,

которую брали на анализ более чем у 1500 пациентов с 2015 по 2018 годов.

Они были подключены к аппаратам искусственной вентиляции лёгких (ИВЛ)

как минимум сутки, но уровень кислорода в дыхательном газе был разный: у

некоторых – низкий (21–43%), у некоторых – средний (43–55%), у некоторых

– высокий (более 55%). Оказалось, что по сравнению с пациентами на низком

кислороде, у пациентов на высоком кислороде становилось вдвое больше

бактерий синегнойной палочки (Pseudomonas

aeruginosa) и золотистого

стафилококка (Staphylococcus aureus). И та, и другая могут при определённых

условиях вызывать разные инфекционные заболевания, причём золотистого

стафилококка часто находят у больных на аппарате искусственного дыхания,

у которых начинается пневмония.

Затем исследователи поставили эксперименты со здоровыми мышами,

которых заставили дышать газом с повышенным содержанием кислорода. У

мышей

состав

лёгочной

микрофлоры

тоже

менялся,

содержание

стафилококков увеличивалось. После изменений в микрофлоре у мышей

повышался уровень воспалительных иммунных сигналов, а в плевральной

жидкости появлялись белки, свидетельствующие о повреждениях лёгочной

ткани. Но что самое главное, когда такой же эксперимент поставили с

мышами, лёгкие которых перед тем очищали от бактерий, то гипероксия – то

есть повышенное содержание кислорода – лёгким никак не вредила.

То есть повышенный кислород может вредить лёгким опосредованно, меняя

баланс видов бактерий в лёгочной микрофлоре, из-за чего в ней получают

преимущество те бактерии, которые легко способны причинить ущерб. Вряд

ли все «кислородные» проблемы возникают только таким образом, но, по

крайней мере, их можно ослабить, если предпринять какие-то шаги в

отношении лёгочных микробов у больных на ИВЛ. Впрочем, что это могут

быть за шаги и когда их стоит предпринимать, мы поймём только после

дальнейших клинических исследований.

Текст 13.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

В нашем мозге есть зоны, которые включаются при чтении: они распознают

буквы, составляют из букв слова, из слов – предложения и т. д. Но как эти

зоны у нас появились? По эволюционным меркам человек научился читать

совсем недавно, когда все остальные функции мозга были уже распределены.

Тут возникает естественное предположение, что у какой-то мозговой зоны

произошла смена или расширение специализации – раньше она занималась

чем-то одним, но по мере того, как у человека появлялась письменная речь,

эта зона стала распознавать ещё и написанные буквы-символы. Скорее всего,

такая

зона

прежде

тоже

занималась

анализом

какой-то

зрительной

информации, распознавала какие-то объекты, так что ей было проще перейти

на распознавание букв со словами и соединение написанных символов с их

звучанием.

С

помощью

функциональной

магнитно-резонансной

томографии

в

человеческом мозге можно увидеть участок, обозначаемый аббревиатурой

VWFA, то есть visual word form area – зона зрительной формы слов, которая

отличает слова от бессмысленных буквосочетаний и которая отличает слова

на известном нам языке от слов на иностранном языке. Участок VWFA

находится внутри нижней височной коры – это часть зрительной коры,

занимающаяся распознаванием объектов. То есть распознавание слов вполне

могло сформироваться внутри распознавания объектов, и сотрудники

Массачусетского технологического института

показали, как это могло

происходить.РЕКЛАМАлючить звук

Ранее было показано, что в человеческом мозге, по мере того, как он учится

читать, в зрительной коре возникают особые зоны, которые активируются во

время чтения. Но на человеческом мозге почти невозможно проследить за

этим на уровне отдельных нейронов, так что эксперименты ставили с

макаками. Известно, что обезьяны способны отличать слова от не-слов, и что

такие способности есть не только у человекообразных шимпанзе, но и у

павианов, которые по сравнению с шимпанзе отстоят от нас в эволюционном

смысле подальше.

В

экспериментах

макакам

показывали

около

2000

буквенных

последовательностей, среди которых были как обычные английские слова,

так и бессмысленные сочетания букв, однако среди бессмысленных

буквосочетаний были те, что похожи на реальные слова, и те, что не похожи.

Одновременно у обезьян записывали активность нейронов примерно в 500

участках по всей нижней височной коре.

Сигналы, записанные с коры, отдавали на анализ машинному алгоритму,

который сопоставлял их с буквенными последовательностями. Авторы

работы подчёркивают, что макак ничему специально не учили, они не

выполняли никаких заданий, и реакцию мозга записывали как она есть. По

нейронным данным алгоритм пытался понять, отличает ли кора (в каком-

либо из нескольких сотен участков, где у неё записывали активность,

поодиночке или в комбинациях) слова или что-то похожее на слова от

буквенных последовательностей, которые на слова вообще не похожи. Затем

искусственному интеллекту отдавали на анализ уже просто нейронные

импульсы без соответствующих слов и не-слов, и компьютер теперь должен

был по активности мозга понять, что видела обезьяна. Точность угадывания,

как говорится в статье в Nature Communications, составила около 70%.

То есть алгоритм на основании данных мозга макак учился отличать слова от

не-слов, и достигал тут сравнительно высокой точности. Но тут важно было

использовать именно те данные мозга, что были взяты из нижней височной

коры. Если алгоритму «скармливали» данные, записанные из другой зоны

зрительной коры, то научить его распознавать слова не удавалось.

Стоит подчеркнуть, что речь тут не о том, что мозг приматов как-то

угадывает, в каких последовательностях букв есть смысл, а в каких нет. Речь

именно об орфографической форме: зрительная кора может отделить

словоподобные

объекты

из

букв

от

всего

остального.

Например,

последовательность «ббббб» не покажется ей похожей на слово, потому что

несколько одинаковых букв подряд отличаются от последовательностей, где

буквы

чередуются,

а

такие

последовательности

часто

оказываются

настоящими словами.

Конечно, тут можно вспомнить про предлоги из одной буквы, но ведь никто

не говорит, что обезьяний мозг умеет опознавать слова всех языков во всём

их многообразии. Тем не менее, можно сделать вывод, что в зрительной коре

приматов – в той её области, которая ориентирована на распознавание

объектов – давно сформировалась способность узнавать орфографическую

форму слов. Эта способность пригодилась, когда у людей начал развиваться

язык: участки мозга, отвечающие за распознавание объектов, быстро

приспособились

узнавать

новые,

ещё

не

виданные

орфографические

объекты.

Текст 14.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

Для многих главная проблема в иностранном языке – это даже не какая-

нибудь

хитрая

грамматика,

а

его

звучание.

Приходится

прилагать

колоссальные усилия, чтобы научиться различать в потоке непонятных

звуков отдельные слова и словосочетания. Вот как раз для таких людей очень

пригодилось

бы

устройство,

сконструированное

исследователями

из

Питтсбургского университета

и Калифорнийского университета в Сан-

Франциско.

Устройство – небольшой элекростимулятор, который помещается в ухе. Из

уха он посылает электрические импульсы одной из ветвей блуждающего

нерва. Импульсы настолько слабые, что человек их не чувствует, а вот

блуждающий нерв чувствует. Такой стимулятор, как оказалось, помогает

услышать иностранный, даже если этот иностранный – китайский.

Известно,

что

китайский

язык

(в

данном

случае

мы

говорим

о

севернокитайском, который является официальным языком в Китае, Тайване

и Сингапуре) относится к тоновым языкам. В таких языках смысл слова

зависит от того, на какой звуковой высоте его произнести; звуковысотные

вариации слогов и слов могут полностью изменить смысл того, о чём мы

говорим. В севернокитайском выделяют четыре тона; есть и более сложные,

вроде ламнсо, языка народа нсо из Северного Камеруна, в котором тонов уже

восемь, причём значение каждого тона определяется его вариациями во

время произнесения конкретного слова. Не нужно особенно объяснять, с

какими

трудностями

сталкивается

тот,

кто

хочет

освоить

китайский.РЕКЛАМАВключить звук

В эксперименте с электростимулятором участвовали 36 человек, которые с

рождения говорили на английском – они должны были научиться различать

четыре тона китайского языка в речи тех, для кого это родной язык.

Блуждающий нерв стимулировали одновременно с языковым упражнением,

и к концу эксперимента добровольцы со стимулированным нервом различали

тоны на 13% лучше, чем те, кто стимулятор носил, но кому стимуляцию не

делали. Кроме того, те, кому делали стимуляцию, быстрее выполняли

языковые задачи.

У блуждающего нерва много ветвей, которые соединяют мозг едва ли не со

всеми

частями

тела;

стимуляцию

блуждающего

нерва

пытаются

использовать при лечении самых разных расстройств, от эпилепсии и

депрессии до хронического воспаления. Одна из ветвей нерва связана с

барабанной перепонкой и наружным слуховым каналом; авторы работы

полагают, что благодаря стимуляции блуждающий нерв улучшает передачу

сигналов между разными зонами мозга, обостряя внимание и помогая

запомнить выученный материал, хотя что за конкретный механизм тут

работает, пока неясно.

В дальнейшем ещё предстоит понять, насколько долго длится «языковой»

эффект от стимуляции, и можно ли с её помощью добиться больших успехов

в слышании иностранного языка, и можно ли такой стимуляцией улучшить

понимание не тоновых языков, например, того же английского.

Текст 15.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

Все уже знают, что новый коронавирус SARS-CoV-2 пришёл к нам от

летучих мышей, и что одним из первоначальных очагов заболевания был

продовольственный рынок в Китае. В связи с этим до сих пор можно

услышать гипотезы разной степени остроумности насчёт того, как именно

вирус перескочил от летучих мышей к людям. Однако чтобы заразиться

животным вирусом, необязательно практиковать какие-то оригинальные

гастрономические

привычки.

Вирус,

к

примеру,

может

вылететь

из

дыхательных путей животного, или попасть в воду вместе с фекалиями, и

чтобы человек его подхватил, нужно чтобы области обитания человека и

животного пересекались.

Но как они могут пересекаться, если животные живут в дикой природе, а

люди – нет? Однако люди ведь постоянно совершают вылазки в дикую

природу, и речь не о туризме, а о хозяйственной деятельности. И с одной

стороны, человек на протяжении всей своей истории регулярно получал

патогены от животных, осваивая дикие ландшафты. С другой стороны, как

пишет портал Nature, в последние несколько десятилетий таких случаев было

больше, чем в более отдалённые времена (сюда относятся и новейшие

коронавирусы, и птичий грипп, и т. д.). Можно предположить, что

участившееся появление животных вирусов среди людей есть следствие

нарастания

экологических

проблем,

связанных

с

более

активным

вмешательством людей в экосистемы.

Одно из главных последствий антропогенного воздействия на среду – это

уменьшение биоразнообразия, то есть уменьшение числа видов, обитающих

в том или ином лесу, реке, озере и пр. Все виды живых существ связаны друг

с другом разными отношениями: кто-то кого-то просто ест, кто-то с кем-то

сотрудничает, кто-то с кем-то конкурирует. И если представителей одного

вида становится мало, это не значит, что все остальных видов тоже станет

мало – наоборот, кому-то новое положение вещей идёт на пользу. Некоторые

оставшиеся виды начинают размножаться активнее, чем прежде, заполняя

освободившееся пространство и захватывая ничейные ресурсы. А теперь

представим, что активно размножающиеся виды, выигравшие от уменьшения

биоразнообразия, это грызуны и летучие мыши, которые как раз работают

резервуаром для множества вирусов и бактерий.РЕКЛАМАВключить звук

Исследователи из Университетского колледжа Лондона проанализировали

данные, касающиеся нескольких тысяч экологических сообществ по всему

миру, которые были затронуты человеческой деятельностью в большей или

меньшей степени, от диких лесов до городов. Оказалось, что всё так и есть: в

статье в Nature

говорится, что там, где ландшафт был сильно задет

человеческим влиянием, было больше животных-переносчиков патогенов.

Всего статистика работы охватывает более 7000 видов животных, из которых

376 – как раз те, чьи патогены могут перейти к человеку. То есть, например,

по сравнению с дикими лесами на землях фермерских хозяйств живёт

больше животных, которые дают приют разным вирусам – не только тем,

которые могут перескочить на человека, но и им в том числе. (Кстати,

недавно мы писали, что больше вирусов человеку передали грызуны.) В

перспективе авторы работы хотят научиться предсказывать по изменениям

природного ландшафта, где могут случиться вспышки новых зоонозных – то

есть пришедших от животных – заболеваний.

Иными

словами,

экосистемы

устроены

так,

что

от

человеческого

вмешательства выигрывают те животные, которые с большей вероятностью

могут принести людям новую болезнь. Под человеческим вмешательством

здесь

следует

понимать

не

только

распашку

земель

под

сельскохозяйственные культуры и разведение домашнего скота, но и

разрастание

городов,

постройку

дорог

и

прочей

инфраструктуры,

промышленных предприятий и пр.

Меры, которые могли бы поддержать биоразнообразие, тут могут быть самые

разные, начиная от более эффективного ведения сельского хозяйства, когда

высоких урожаев можно добиться без освоения новых «диких» территорий,

до более экологичного устройства городов и пригородных территорий.

Главное, чтобы на осуществление этих мер хватало доброй воли.

Текст 16.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

Исследователи образования обычно выделяют четыре фактора, оказывающих

влияние на успеваемость школьников и студентов: социально-экономический

статус семьи, время, потраченное на самостоятельное обучение и подготовку

к занятиям, время, потраченное на дополнительную рабочую занятость и

хобби, а также университетская или школьная среда. Но университетская

среда – это не только преподаватели и образовательные методы, не только

конференции, исследовательские проекты и пр., это ещё и сами студенты. И

именно

фактор

социального

окружения

учащихся,

фактор

друзей-

однокурсников, во многом недооценивают – несмотря на то, что во многих

научных работах было показано, что друзья-однокурсники своим примером

влияют на поведение и успеваемость друг друга.

С другой стороны, недооценка «фактора друзей» и споры вокруг него

возникают из-за того, как его оценивают. Например, в качестве социального

окружения могут рассматривать случайным образом сформированную

учебную группу, а положение учащегося в социальной сети представлять как

статическое и не подверженное изменениям. Такой подход не даёт адекватно

проанализировать

ситуацию.

Социальное

окружение

складывается

в

результате осознанного выбора, причем этот выбор не статичен, а весьма

изменчив. Социальные сети с течением времени существенно меняются,

особенно если речь идёт о студентах-первокурсниках. К примеру, студент

может раздружиться с однокурсником, который получает низкие оценки, и

стремиться подружиться с более успевающими учащимися – или же

наоборот.

Сотрудники Высшей школы экономики (НИУ ВШЭ) попробовали выяснить,

обращают ли внимание студенты на успеваемость потенциальных друзей

среди однокурсников, и влияют ли друзья и помощники по учёбе на

академические

достижения

друг

друга.

Для

этого

исследователи

проанализировали социальные связи 117 студентов первого курса факультета

экономики одного из российских университетов. В статье в PLoS

ONE

говорится, что просто помощники по учёбе на самом деле на успеваемость

никак не влияют. А вот друзья – влияют. Если студент подружился с кем-то,

кто хорошо успевает, то и сам он начнёт лучше учиться. И наоборот: дружба

с плохо успевающим студентом может впоследствии снизить успеваемость у

его друзей.

Что до выбора, с кем дружить, то тут учащиеся мало ориентируются на

успеваемость. В целом студенты склонны дружить с теми, кого они знали до

поступления

в

университет,

с

представителями

своего

пола

и

одногруппниками.

Текст 17.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

Все приматы славятся умелыми руками, но вряд ли кто-то будет спорить, что

человек в этом смысле оставляет далеко позади и шимпанзе, и горилл, и

павианов, и лемуров. Наши руки действительно способны совершать более

сложные манипуляции – однако наша «рукастость» развивается достаточно

медленно: схватить уверенно какой-нибудь предмет ребёнок может только к

пяти месяцам, а пользоваться вилкой или завязывать шнурки мы научаемся

лишь к 5–6 годам.

Исследователи из Цюрихского университета более семи лет наблюдали за

разными приматами в нескольких зоопарках. Более 120 особей из 36 видов

демонстрировали, как развиваются их ручные навыки, начиная с рождения и

до взрослой жизни. Вне зависимости от того, к какому виду принадлежал

конкретный примат, стадии развития «рукастости» были одними и теми же.

То есть и лемур, и шимпанзе учатся работать руками с одинаковых

манипуляций, и следующие этапы с манипуляциями посложнее у них тоже

одинаковые.

При этом приматы с относительно крупным мозгом (шимпанзе, гориллы,

макаки) умеют решать более сложные «ручные» задачи, нежели лемуры и

мармозетки,

чей

мозг

заметно

меньше.

Собственно,

нет

ничего

удивительного в том, что большой мозг делает руки умелыми. Но умелость

требует свою цену: в статье в Science Advances говорится, что у приматов с

большим мозгом даже простые движения рук и пальцев требуют больше

времени, чтобы ими овладеть. То есть дело не в столько в том, что сложные

манипуляции доступны более «мозговитым» шимпанзе (и людям) и

недоступны мармозеткам с их маленькими мозгами – а в том, что обучение у

«мозговитых» видов идёт медленнее. Нужно время, чтобы обучиться

сложным движениям. Но как раз время есть не у всех.

Чтобы молодой примат мог научиться сложным манипуляциям, у него

впереди должна быть долгая жизнь, и за ним должны долго ухаживать

взрослые, и смертность у вида в целом должна быть невысокой. Приматы

вроде лемуров и мармозеток живут быстро и часто умирают молодыми, у них

рано появляется своё потомство, и учиться новым манипуляциям им недосуг.

Долгая жизнь и долгое взросление позволяют иметь большой мозг, который

довольно долго развивается уже после рождения, но коль скоро мозгу нужно

время на развитие, то и на овладение ручными манипуляциями – хоть

простыми, хоть сложными – тоже нужно время.

Так можно объяснить, почему шимпанзе быстрее людей учатся бить орехи –

хотя, как мы писали год назад, и люди, и шимпанзе в колке орехов проходят

одни и те же стадии и делают одни и те же ошибки. Но после колки орехов

человек сможет перейти, скажем, к игре на фортепиано, которой также будет

долго учиться, а вот шимпанзе уже ни к чему перейдёт.

Кстати говоря, отчасти похожая закономерность есть и у птиц: месяц назад

мы рассказывали об исследовании из журнала Philosophical Transactions of

the Royal Society B, в котором говорилось, что долгая юность идёт птицам на

пользу – живя со взрослыми, они становятся только умнее.

Текст 18.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

Когда мы едим что-то вкусное, то часто у нас не получается вовремя

остановиться – то есть мы уже как бы и наелись, но продолжаем есть. Если

так есть постоянно, то повышается риск избыточного веса и сопутствующих

проблем с метаболизмом. (Определённого вида еда, кстати, в каком-то

смысле даже заставляет нас есть больше нужного.) Если же мы обычно не

переедаем, но вдруг так случилось, что однажды съели слишком много – как

этот один раз отразится нашем обмене веществ? Будет ли здесь какой-то

серьёзный вред, или метаболизм справится с лишними калориями?

Исследователи из Университета Бата пишут в British Journal of Nutrition, что

метаболизм с однократным умножением калорий вполне справится – по

крайней мере, если речь идёт о здоровых и относительно молодых людях.

Эксперимент состоял в том, что добровольцы – мужчины 22–37 лет без

диабета, сердечно-сосудистых проблем и прочего – съедали столько пиццы,

сколько могли, поглощая за один приём свыше 3000 килокалорий. Это было

вдвое больше, чем они позволяли себе съесть за один обед, и в целом

количество калорий заметно превышало дневную норму, которую обычно

можно встретить в здравоохранительных рекомендациях.

Если бы такой калорийный удар наносил вред обмену веществ, это было бы

видно по уровню глюкозы и жиров в крови, по уровню инсулина и другим

показателям. Но уровень глюкозы в крови у участников эксперимента после

такой избыточной еды оказался таким же, как и после обычного обеда без

излишеств – очевидно, потому, что уровень инсулина был на 50% выше

нормы, так что ткани всю избыточную глюкозу поглотили по инсулиновому

сигналу.

Жиров в крови было больше, но только слегка больше (хотя съели их в два

раза больше обычного), что несколько противоречило более ранним

исследованиям, согласно которым уровень липидов в крови повышается

пропорционально липидам съеденным. При этом избыток еды сильно

повысил концентрацию гормонов, которые синтезируются в кишечнике и

которые стимулируют чувство насыщения и выделение инсулина. Спустя

несколько часов участники эксперимента чувствовали сонливость и ничего

больше есть не хотели, даже сладкого.

Из чего авторы работы делают вывод, что здоровый человек может без вреда

для себя позволить время от времени переедать. Но тут нужно подчеркнуть

два пункта – во-первых, речь идёт именно о здоровом человеке, то есть о том,

у кого нет диабета, лишнего веса и пр., а во-вторых, время от времени – это

не каждый день, и не через день, и, надо думать, даже не каждую неделю.

Праздничное переедание вряд ли испортит обмен веществ, если только не

праздновать слишком часто.

Правда, стоит подчеркнуть, что исследование проводили с мужчинами

определённого возраста. Не исключено, что женщины, а также мужчины до

22 и после 37 лет реагируют на «лишнюю пиццу» иначе. Наконец, на обмен

веществ влияют и другие факторы, начиная с того, что именно мы едим, и

заканчивая психологическим состоянием. Скажем, сумеет ли метаболизм

справиться с удвоением калорий (пусть и однократным), если они придут в

виде картошки фри или сладких пончиков?

Что до психологического состояния, то несколько лет назад мы писали о том,

как стресс повышает вероятность ожирения, а поскольку стресса в нашей

повседневности

много,

то

возникает

вопрос,

нужно

ли

вообще

экспериментировать с перееданием, хотя бы и только по праздникам.

Текст 19.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

В сообществах животных самый сильный и самый нахальный индивидуум

становится доминантным – то есть тем, кому все подчиняются и с кем не

спорят, чтобы избежать проблем. Но означает ли это, что доминантный

индивидуум, которому подчиняется вся группа, может эффективно ею

управлять?

Исследователи из Техасского университета в Остине и Института поведения

животных Общества Макса Планка

описывают в PNAS

поведение рыб

цихлид Astatotilapia burtoni, которые живут группами со строгой иерархией.

В главе группы стоит агрессивный самец, который контролирует пищевые

ресурсы и территорию. Исследователи задались вопросом, будет ли

доминантный самец одновременно самым влиятельным – иными словами,

если возникнет какая-то задача, требующая координации усилий всей

группы, то будет ли вся группа слушаться своего «альфу»?

Но как разделить доминирование и влияние? Авторы работы обучали

главных самцов и неглавных самцов реагировать на свет в одном конце

аквариума: если аквариум освещали лампой какого-то цвета, это означало,

что тут скоро появится еда. Главные и неглавные самцы цихлид отличались

окраской: доминантные были окрашены ярче, недоминатные были более

блёклыми. Когда те и другие выучивали связь между светом и едой, их

подсаживали в новую группу, где про свет и еду никто ничего не знал. Как и

ожидалось, доминантный самец всех гонял, и все понимали, что от него

нужно убегать – никто его доминантность под вопрос не ставил.

Но если речь шла не о том, чтобы убегать и демонстрировать покорность, а о

том, с кого брать пример, то тут группа предпочитала смотреть на того, кто

посерее. То есть если яркий «альфа» устремлялся на свет за едой, то это его

поведение вся остальная группа довольно долго не могла оценить как

руководство

к

действию.

Если

то

же

самое

проделывал

неяркий

подчинённый самец, то группа в целом быстрее обучалась – все члены

группы быстро понимали, что там где свет, там и еда.

Доминантного самца остальные члены группы предпочитали избегать, и им

было всё равно, почему он плавает на определённый свет – лишь бы не

попадаться у него на пути. Возможно, остальные тоже могли бы сплавать на

световой сигнал и получить угощение, когда альфа-самца не было рядом, но

чтобы понять связь света и еды, нужно присматриваться к «альфе», а это

никому

не

хотелось.

Напротив,

с

субординантным

самцом

можно

контактировать без ущерба для себя, и именно такие свободные социальные

контакты с «бетой» помогали всем понять, где и когда можно получить еду.

И в этом смысле субординантный самец был более влиятелен – к нему лучше

прислушивались.

Понять это тем проще на человеческом примере: резкого, грубого и сильного

человека будут бояться и избегать, и выслушивать его будет некому – все

будут прятаться при одном его приближении. И социальной влиятельностью

будет пользоваться более слабый и тихий – просто потому, что его можно

выслушать без вреда для собственного психического и физического

здоровья.

Тут, кстати, вспоминается другая работа, опубликованная три года назад в

American Journal of Primatology – в ней говорилось, что шимпанзе охотнее

берут новые технологии от тех, кто стоит невысоко на социальной лестнице,

нежели от своих лидеров. А в ещё одной статье, о которой мы тоже писали в

прошлом году, утверждалось, что самки сверчков любят слабых самцов,

потому что слишком агрессивные «альфы» в прямом смысле не умеют

общаться с дамами. Удивительное совпадение с тем, как ведут себя цихлиды,

из чего можно сделать далеко идущие выводы о том, как вообще среди

животных развивались социальные навыки и какую именно роль играют у

них всевозможные иерархии.

Текст 20.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

Среди

гипотез,

объясняющих

вымирание

динозавров,

чаще

прочего

называют астероид и вулканы – то ли что-то одно погубило ящеров (и других

животных и растений; всего это мел-палеогеновое вымирание стёрло с лица

Земли около 75% видов), то ли и то, и другое вместе. И в пользу астероида, и

в пользу вулканов есть свои аргументы. Достаточно массивный астероид мог

поднять в воздух огромную массу пыли и газов, которые заставили

солнечный

свет

потускнеть

и

отсудили

планету,

изменив

климат.

Предполагается, что этим астероидом мог быть тот, который оставил кратер

Чикшулуб на полуострове Юкатан.

Вулканическая гипотеза, может быть, менее известна, но весьма весома. Мы

как-то о ней уже говорили: речь тут о том, что в какой-то момент началось

массовое и долгое извержение вулканов (следы этого извержения сейчас

изучают на плоскогорье Декан в западной и центральной частях Индии).

Соответственно, из-за вулканов в атмосфере Земли снова появилось много

пепла и газов, застивших солнечный свет.

Вулканы часто обвиняют в массовых вымираниях, которые в истории земной

жизни случались не раз и не два; именно вулканы считаются очень вероятной

причиной грандиозного пермского вымирания, когда исчезло 96% морских

видов и 70% наземных позвоночных. Датировка геологических пород

Деканского

плоскогорья

говорит

о

том,

что

«динозавровое»

мел-

палеогеновое вымирание тоже могло случиться по вулканической причине.

Исследователи

из

Имперского

колледжа

Лондона

решили

сравнить,

насколько сильно вулканы и астероид могли изменить среду обитания

динозавров. Для этого нужно было создать несколько моделей, которые

учитывали бы и разные типы газов, появившиеся в атмосфере в том и другом

случае, и количество пыли, и многое другое.

В статье в PNAS говорится, что для динозавров условия обитания оставались

вполне сносными до конца мелового периода, то есть одних вулканов было

всё-таки недостаточно. Но потом прилетел астероид, и солнечный свет

потускнел уже на 10–20%. Как пишет портал Science News, только лишь 10%

хватило бы для очень сильных экологических проблем – растения уже начали

бы массово вымирать, а за растениями и многие другие.

Средняя температура на планете упала до -30…-40 °С и оставалась на этом

уровне около 20 лет. (Речь идёт именно о средней температуре, и где-то

вполне могли быть достаточно тёплые оазисы.) Вулканы довести климат до

такого состояния не могли. Более того, они даже сыграли положительную

роль:

по

мнению

авторов

работы,

углекислый

газ,

выбрасываемый

вулканами, помог планете отогреться, и если бы не вулканы, температура не

начинала бы подниматься ещё лет десять. Собственно, мы уже как-то писали

о том, что потепление

после мел-палеогенового вымирания началось

довольно быстро – вулканы почти сразу подняли температуру на 5 °С,

благодаря чему млекопитающие получили шанс захватить Землю. Динозавры

же справиться с такой встряской не могли, несмотря на помощь со стороны

вулканов – по разным причинам, и, возможно, в том числе потому, что на

самом деле они начали вымирать гораздо, гораздо раньше, и астероид просто

всё сильно ускорил.

Как бы то ни было, мы имеем дело с моделями, которые с той или иной

точностью воспроизводят климатические события, имевшие место десятки

миллионов лет назад. Говорить со всей уверенностью, что динозавры

вымерли из-за астероида, или что динозавры вымерли не из-за астероида,

пока рановато: нас, очевидно, ждут и новые палеонтологические находки, и

новые геологические данные, и новые модели, и новые методы исследования.

Текст 21.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

Коронавирусная инфекция COVID-19 зависит от множества факторов – её

симптомы будут сильнее или слабее в зависимости от пола, возраста,

хронических заболеваний и т. д. Месяц назад мы писали об одном

исследовании, в котором говорилось, что тяжесть COVID-19 зависит ещё и

от группы крови, что у больных с группой А (II) вероятность осложнений

при COVID-19 в 1,5 раза выше, чем у больных с другими группами крови, а

пациенты с группой 0 (I) вообще реже других попадают в больницу с

коронавирусной инфекцией.

Однако тут не всё так просто, по-видимому: на днях в Annals of Hematology

вышла работа сотрудников Центральной больницы Массачусетса о том, что

тяжесть COVID-19 с группами крови никак не связана. Исследователи

проанализировали историю болезни более чем у 1200 больных и не нашли

никакой статистической взаимосвязи групп крови с риском умереть от

COVID-19 или с необходимостью использовать аппараты искусственного

дыхания.

Точно

также

не

обнаружилось

связи

между

группами

крови

и

воспалительными

маркерами,

которые

свидетельствуют

о

том,

что

иммунитет слишком сильно реагирует на коронавирус (как известно, именно

черезмерная реакция иммунной системы

на вирус считается главной

причиной тяжёлых осложнений). То есть и высокий уровень воспалительных

сигналов, и низкий уровень воспалительных сигналов, и слабые симптомы, и

тяжёлые симптомы в одинаковой мере попадались у больных с любыми

группами крови.

Но одновременно удалось обнаружить другую связь: люди с группами крови

В (III) и АВ (IV), которые при этом были резус-положительными, чаще

подхватывали новый коронавирус. То есть группы крови, возможно, могут

влиять на шанс заразиться, но не тяжесть последующей болезни. Впрочем,

совсем не исключено, что нас в ближайшем будущем ждут и другие

исследования на ту же тему, так что здесь пока разумнее будет говорить не о

том, что COVID-19 связан или не связан с группами крови, а том, что этот

вопрос ещё не решён.

В другой недавней статье, опубликованная в New England Journal of Medicine,

речь идёт о дексаметазоне – весьма распространённом препарате, который

помогает справиться с тяжёлой формой коронавирусной инфекции. О том, чт

одексаметазон помогает от коронавируса, мы писали опять же месяц назад, и

новая работа эти данные, к счастью подтверждает: среди пациентов с

COVID-19, которые подключены к аппарату искусственной вентиляции

лёгких, дексаметазоновая терапия позволяет снизить вероятность смерти с

41,4% до 29,3%.

Но при этом больным, у которых болезнь протекает относительно легко,

дексаметазон лучше не давать, потому что он не только не уменьшит

смертность, но даже слегка повысит: среди людей с лёгкой формой COVID-

19, которые не получали дексаметазон, умерло 14%, а среди тех, которые

получали

–

17,4%.

Дексаметазон

–

противовоспалительный

стероид,

подавляющий иммунитет, то есть он ослабляет слишком сильное воспаление,

но одновременно он ослабляет и противовирусную реакцию иммунной

системы. Так что использовать его нужно с осторожностью, чтобы не дать

иммунитету из усердия убить человека, одновременно не мешая ему

разобраться с вирусом.

Текст 22.

Переведите текст на английский язык с учетом лексико-

грамматических особенностей российской прессы.

В наших широтах растения начинают цвести весной. Но как они узнают, что

зима кончилась и началась весна? Вероятно, растения понимают, что стало

теплее, но тут важно не просто почувствовать тепло – оно должно быть

стабильным, то есть не оттепель в середине зимы, а настоящая весна. С

другой стороны, известно, что ускорить цветение можно, длительное время

подержав

растение

на

холоду

–

это

называется

яровизацией,

или

вернализацией.

Молекулярно-генетический

аппарат,

управляющий

цветением,

отчасти

известен. Ген FLC подавляет цветение – но при низкой температуре FLC

малоактивен, и он остаётся малоактивным, когда начинается тепло. Другой

ген, VIN3, подавляет работу FLC и, следовательно, стимулирует цветение.

Синтез белка VIN3 на холоду постепенно усиливается, так что именно с

помощью VIN3 растение может оценить длительность холодного периода.

Когда долгий холод заканчивается, накопленный VIN3 помогает расцвести.

Однако в этой схеме чего-то не хватает.

Чего именно не хватает, описывают в Nature сотрудники Центра Джона

Иннеса. С помощью мутантных растений Arabidopsis thaliana они выяснили,

что активность VIN3 зависит от генов NTL8 и NTL14 – оба активируют ген

VIN3. Сосредоточившись на гене NTL8, исследователи решили изучить, как

его активность зависит от температуры. Как мы помним, генетическая

информация с гена сначала копируется в молекулу РНК, а на РНК уже

синтезируется белок. Оказалось, что уровень РНК в растительных клетках

остаётся всё время примерно одним и тем же, но уровень белка на холоду

возрастает. Все белки не только синтезируются, но и расщепляются со

временем. Так что белка в клетке может становиться больше не потому, что

его много синтезируется, и не потому, что в клетке много его РНК, а потому,

что он медленно расщепляется.РЕКЛАМАВключить звук

Можно предположить, что активатора цветения NTL8 становится больше в

холодных условиях потому, что в холодных условиях он медленнее

расщепляется. Но оказалось, что белок NTL8 одинаково стабилен что в

тепле, что в холоде. Дело было в другом – концентрация NTL8 зависела от

роста растения.

На холоду растения не только не цветут, но и растут медленнее, чем в тепле.

Медленнее растут – значит, их клетки медленнее делятся. В тепле клетки

делятся быстрее, и быстрее делят между собой насинтезированный белок.

Из-за активного деления клеток белка NTL8 в них становится всё меньше,

ведь синтезируется его столько же, сколько и всегда. В холодных условиях

клетки делятся медленнее, и потому белок может накопиться.

Авторы работы построили математическую модель, которая описывала

уровень NTL8 в зависимости от темпов роста. По этой модели выходило, что

NTL8 можно накопить и в тепле, просто ограничив рост растения, что вполне

подтвердилось в экспериментах. Накапливаясь в клетках, NTL8 помогает

накапливаться VIN3, другому активатору цветения. А VIN3 постепенно всё

сильнее подавляет ген FLC, который цветение запрещает. В конце концов

FLC

перестаёт действовать и растение расцветает. Это случается, когда

становится уже тепло, и клетки начинают быстро делиться. Белок NTL8 в

них оказывается разбавленным, он перестаёт в должной мере стимулировать

ген VIN3, а тот перестаёт в должной мере подавлять ген FLC – и FLC снова

запрещает цветение.

То есть холод и тепло управляют цветением не сами, а через рост. За долгий

холодный период, пока клетки делятся слабо, в растении накапливаются

активаторы цветения, которые срабатывают с наступлением тепла. И потом

цветение заканчивается потому, что клетки стали активно делиться и

активаторы цветения из-за этого перестали действовать. Если говорить о

сельском хозяйстве, то, искусственно тормозя или активируя рост, можно

добиться того или иного желаемого эффекта – в зависимости от того, что вы

хотите от растения.

Впрочем, как замечает портал Nature, цветение – не единственное, что

зависит от роста и концентрации белков. Такой механизм, когда какие-то

молекулярные регуляторы разбавляются при делении клеток, вообще

активно

используется

в

тканях

растений

(и

не

только

растений);

соответственно, используя его в своих целях, нужно помнить о многообразии

физиологических процессов, в которых этот механизм участвует.