Доклад

"Претворение идей

"кучкистов" в творчестве

А.С.Аренского"

Выполнили: Антонюк Елена Владимировна,

Патафеева Ольга Михайловна

Г. Новомосковск

Март 2023 год

2

Наша страна баснословно богата музыкальными талантами. Если бы

у Англии или США в «золотом веке» композиторского искусства были такие

мастера, как Антон Степанович Аренский, то они были бы прославлены

всенародно и их статуи высились бы на главных площадях столиц. У нас же

Аренского знают только записные меломаны — счастливые обладатели

антологии русского симфонизма, осуществлённой гением дирижёра

Е.Ф.Светланова.

Справедливо ли такое отношение потомков? Попробуем разобраться.

Для начала вспомним основные вехи жизни композитора.

Образование Аренский получил в Петербургской консерватории по

классу композиции Н.А.Римского-Корсакова. По окончании консерватории в

1882 году получил приглашение в Московскую консерваторию на должность

преподавателя. В 1889 году получил звание профессора. Выступал в России и

за рубежом как пианист и дирижёр.

Горячее участие в судьбе Аренского принял П.И.Чайковский. Общение

с Чайковским оказало громадное влияние на формирование Аренского.

А Чайковский повсюду расхваливал его:

«Вчера я ездил в Москву специально для того, чтобы услышать “Сон на

Волге” Аренского. Многие сцены вызвали у меня на глазах слёзы — верный

признак, что “Сон на Волге” написан сильным талантом. Аренский, по-

моему, имеет блестящую будущность, если встретит поощрение. В нём

настоящий композиторский темперамент, настоящая творческая струнка!»

(из письма директору Императорских театров И.А.Всеволожскому).

Поощрение Аренский также встретил у Л.Н.Толстого. Властитель дум

своего поколения так написал о композиторе:

«Из новейших — лучший Аренский, он прост, мелодичен... Его время

придёт, Аренского ещё оценят!»

3

В 1895—1901 годах Антон Степанович работал управляющим

Придворной певческой капеллой в Петербурге — легендарным учебным и

исполнительским учреждением с 500-летней историей, которое в разное

время возглавляли такие корифеи, как Д.С.Бортнянский, М.И.Глинка,

М.И.Балакирев. Потом, до смерти от чахотки в 1906 году, Аренский

занимался исключительно сочинительством.

Среди его учеников — такие судьбоносные для русской музыки

личности, как С.В.Рахманинов и А.Н.Скрябин. Но сам А.С.Аренский

судьбоносной личностью не стал. Пожалуй, точнее всего сказал о нём

классик советского музыковедения Борис Асафьев:

«Дарование Аренского отлично определяется словами “симпатичная

лирика”. Ни силы, ни борьбы, ни резких конфликтов в ней нет. Это — лирика

пассивная. Но притягательность её заключается в вызываемом ею сочувствии

к её мягкости и её музыкальному изяществу».

Пожалуй, на этом можно было бы и закончить, выразив напоследок

благодарность творцу «симпатичной лирики» от лица нынешних

искушённых филофонистов, если бы не особое, знаковое положение

Аренского в русской музыке, требующее такого же особого и знакового

осмысления.

Дело в срединном положении Антона Степановича между Чайковским

и Римским-Корсаковым, бывшими не просто гениальнейшими

композиторами, а знамёнами, под которые и сейчас собираются их армии.

Пётр Ильич Чайковский был лучшим композитором созданной

братьями Рубинштейнами консерваторской, то есть прозападной,

музыкальной школы второй половины XIX века. Могучий талант его

поначалу подпитывался русской жизнью, русским мелосом — вспомним хотя

бы замечательные Первую симфонию с крестьянским тематизмом и Первый

фортепианный концерт с малороссийским финалом. Но потом друзья-

4

западники (композиторы, писатели, критики) стали нашептывать ему про

неприличность «тяжёлого духа мужика и извозчика» в сочинениях, и зрелый

Чайковский стал стесняться русскости. Темы его — Шекспир, Данте, Байрон.

Даже великие «пушкинские» оперы написаны «общеевропейским»

музыкальным языком. Гений стал одним из плеяды великих современников:

Брамса, Верди, Дворжака, Грига…

А знаменем национальной новой русской школы — «Могучей кучки»,

созданной Балакиревым и следующей заветам Глинки, был Николай

Андреевич Римский-Корсаков.

Собственно, бесспорных, на нынешний взгляд, гениев в «Могучей

кучке», кроме рано отошедшего от дел «отца» школы М.П.Балакирева, было

как минимум трое: «старший брат» А.П.Бородин, «средний брат»

М.П.Мусоргский и «младшенький», которого собратья любовно звали

Корсинька или Крымский-Персиков. Бородин истово занимался химией и

писал мало, Мусоргский страдал целым букетом психологических и

физиологических проблем и тоже писал мало. Так что Корсаков стал

естественным главой школы и имени своего не посрамил.

Поразительно то, что годы своей бесценной жизни Римский-Корсаков

потратил на «доведение до ума» сочинений своих друзей. Он оркестровал

оперу Даргомыжского «Каменный гость», оперу Мусоргского «Борис

Годунов» и дописал его же оперу «Хованщина», а также оперу Бородина

«Князь Игорь». Если бы не Римский-Корсаков, мы не увидели бы на сцене

этих шедевров. Но какой колоссальный труд! Такое вот не свойственное

нашему эгоистическому времени понимание дружбы и дружеского долга!

Римский-Корсаков вообще был человеком необыкновенно гармоничным.

Благородным. Могу сказать, что в то время, когда Достоевский писал образ

«абсолютно прекрасного человека» князя Мышкина, такой человек, живой,

реальный, ходил по русской земле, которую самозабвенно любил.

5

Собственное творчество Римского-Корсакова стало сакральной иконой

Руси — между прочим, для всего образованного мира, где он сейчас,

пожалуй, известнее, чем в собственном отечестве.

В опере-легенде «Сказание о невидимом граде Китеже и деве

Февронии» гениальный композитор особенно точно уловил и переложил на

ноты некий код русскости. Объяснить это невозможно, можно только

почувствовать. Там предельно внятно постулирована русская национальная

идея. Римский-Корсаков составляет её из языческих сцен общения Февронии

с «пустыней»-лесом, с дикими зверями, из православных песнопений, из

народных наигрышей, духовных стихов и былин, из жертвенного подвига

русичей, идущих на верную гибель в битве с батыевцами, и из — чего греха

таить — очень узнаваемого, особенно в наше время, предательства

забубенного пьяницы Гришки Кутерьмы: «Нам-то что, мы ведь люди

гулящие…» В «Китеже» Корсаков показывает русский рай-ирий —

затонувший град, где правят любовь, благородство, красота, соборная

справедливость.

Но всё это понятно сегодня, и то немногим. В дни же молодости

Аренского русская музыкальная школа агрессивно третировалась властью и

критикой. Впрочем, и огрызалась отменно. Читаешь рецензии тех лет — и

какой же благостной кажется нынешняя критика!

Цезарь Кюи («кучкист») напечатал в «Санкт-Петербургских

ведомостях»:

«Консерваторский композитор г. Чайковский совсем слаб... если бы у

него было дарование, то оно хоть где-нибудь прорвало консерваторские

оковы».

А Герман Ларош, глава «прозападных» критиков, писал Чайковскому:

6

«Вы самый большой музыкальный талант современной России. Более

мощный и оригинальный, чем… Римский-Корсаков, я вижу в Вас самую

великую или, лучше сказать, единственную надежду нашей музыкальной

будущности...»

Ларош «отхлестал» русский оперный шедевр:

«Если драматическая правда зовётся “Борис Годунов” Мусоргского, то

пропади она совсем. Дикие звуки!»

В свою очередь, Мусоргский ответил музыкальной сатирой. Речь идёт

о пьесе для голоса с фортепьяно «Крапивная гора, или Рак». Сюжет пьесы

был разработан и предложен Мусоргскому великим критиком В.В.Стасовым.

Вначале должен был быть представлен сам Рак — музыкальный критик

Ларош — как он в тёмную, непроглядную ночь вползает на Крапивную гору,

заросшую бурьяном, и оттуда сзывает всё своё ретроградное войско.

Но в стороне от полемики не остались и писатели. И.С.Тургенев

«Могучую кучку» просто заклеймил:

«Не стоит в Россию ездить для такой “русской школы”! Это вам везде,

где угодно, покажут: в Германии, во Франции, в любом концерте... и никто

никакого внимания не обратит... Но у вас тут сейчас — великое создание,

самобытная русская школа! Русская, самобытная! А потом ещё этот “Король

Лир” господина Балакирева. Балакирев — и Шекспир, что между ними

общего? Колосс поэзии и пигмей музыки, даже вовсе не музыкант. Потом...

потом ещё этот хор господина Мусоргского... Что за самообман, что за

слепота, что за невежество, что за игнорирование Европы...»

И Аренский должен был выбирать между «западниками» и

«почвенниками» — видимо, как и сегодня, материальные соображения

7

играли здесь не последнюю роль. Он выбрал первых, за что, видимо, и

получил знаменитую убийственную эпитафию от великого учителя:

«Мой бывший ученик, по окончании Петербургской консерватории

вступивший профессором в Московскую консерваторию, прожил в Москве

много лет. По всем свидетельствам, жизнь его протекала беспутно, среди

пьянства и картёжной игры, но композиторская деятельность была довольно

плодовита. Одно время он был жертвою психической болезни, прошедшей,

однако, по-видимому, бесследно. Выйдя из профессоров Московской

консерватории в 90-х годах, он переселился в Петербург и некоторое время

после Балакирева был управляющим Придворной капеллой. И в этой

должности беспутная жизнь продолжалась, хотя и в меньшей степени. По

выходе из Капеллы Аренский очутился в завидном положении: числясь

каким-то чиновником особых поручений при Министерстве двора, Аренский

получал от пяти до шести тысяч рублей пенсии, будучи вполне свободным

для занятий сочинением. Работал по композиции он много, но тут-то и

началось особенно усиленное прожигание жизни. Кутежи, игра в карты,

безотчётное пользование денежными средствами одного из богатых своих

поклонников, временное расхождение с женой, в конце концов скоротечная

чахотка, умирание в Ницце и, наконец, смерть в Финляндии. С переезда

своего в Петербург Аренский всегда был в дружеских отношениях с

беляевским кружком, но как композитор держался в стороне, особняком,

напоминая собой в этом отношении Чайковского. По характеру таланта и

композиторскому вкусу он ближе всего подходил к А.Г.Рубинштейну, но

силою сочинительского таланта уступал последнему. В молодости Аренский

не избег некоторого моего влияния, впоследствии — влияния Чайковского.

Забыт он будет скоро...»

8

Готовясь к этому очерку, я переслушал многие сочинения Аренского,

пытаясь понять: прав ли был Римский-Корсаков?

Балет «Египетские ночи», симфонии, сюиты оставили вашего автора

довольно равнодушным. Понять, что это сочинил именно русский

композитор, а не любой из тогдашних прилежных выпускников

консерваторий от Милана до Берлина, — невозможно. И вдруг нашёл в

Интернете Фантазию на темы Рябинина для фортепиано с оркестром. Чудо

красоты, и красоты именно русской!

В своё время Аренский записал в Москве от замечательного сказителя

— олонецкого крестьянина Ивана Трофимовича Рябинина — несколько

былин. И две из них — о боярине Скопине-Шуйском и «Вольга и Микула»

— положил в основу своей Фантазии. Это сотворённое по заветам Корсакова

сочинение, ароматное, пряное, дышащее седой древностью и лирическим

восторгом композитора перед великим прошлым, убеждён, не забудется

людьми, пока будут существовать пианисты и оркестры.

Творчество Аренского — урок нам всем: только в опоре на родную

традицию рождается шедевр мирового значения, а манящий Запад ничего на

Руси оплодотворить не может, даже самих «западников».

Много это или мало — одно гениальное сочинение на десятки

«симпатичных»?

Мне кажется — много. Это пусть и малая, но необходимая частица

светоносного энергетического ореола России.